– Это очень многое объясняет, – заметил он шепотом.
На самом деле все было гораздо лучше, чем выглядело. Врач, удалявший мне миндалины, решил, что раз я уже под анестезией, то нужно исправить мое кривое от рождения ухо. Подозреваю, это была не его специализация и ему стало скучно. Либо он просто обдолбался и подумал: «Погодите, я хочу кое-что попробовать». Наутро я проснулась с огромной повязкой неправильной формы у себя на голове с торчащими из-под нее со всех сторон волосами. Я выглядела, как пьяный ребенок, который попытался сделать шляпу из папье-маше для обезумевшего Зелибобы с «Улицы Сезам». Неделю спустя повязку сняли вместе с частью моих волос и остатками моего достоинства. Мой ухо выглядело точно так же, как и раньше, и врач сказал подвязывать это ухо на ночь в течение года, и она будет выполнять роль фиксатора. Она действительно справилась с ролью фиксатора, если смысл фиксатора в том, чтобы никак не помогать.
Двадцать лет спустя я снова попробовала оперативное вмешательство, когда устала от своих очков и решила сделать операцию на глазах. Клиника пыталась втюхать мне более дорогую операцию, которая дала бы мне, как они это называли, «сверхчеловеческое зрение», но я сказала, что не хочу видеть сквозь одежду, потому что семейные рождественские ужины тогда превратятся для меня в сущий ад. Они объяснили, что вовсе не это имели в виду и что мое зрение станет лучше единицы, но это было слишком дорого, и, честно говоря, мне даже нравится видеть предметы немного расплывчатыми по краям.
Мир вокруг всегда кажется более приятным, когда он немного смазанный, – именно поэтому многие из нас выпивают за ужином второй бокал вина.
Операция на глаза прошла успешно, за исключением того, что они использовали какой-то устаревший отсос, из-за чего я временно ослепла на глаз, которым они занимались, и это было очень неприятно.
– Я ХОТЕЛА ОБРАТНОГО РЕЗУЛЬТАТА! – орала я во время операции.
Видимо, это была не распространенная реакция, поэтому они не предупреждали об этом пациентов заранее. А потом я говорю: «Ребят? Пахнет горелым». И потом до меня дошло, что горела я. Врачи позже объяснили, что это просто химическая реакция давала запах, в точности похожий на запах горящего мяса. Вот именно из-за этого случая и из-за истории с ухом я уже тогда окончательно потеряла веру во врачей.
Как бы то ни было, в целом операция на глаза удалась, и несколько лет мне не приходилось носить очки, пока зрение снова не ухудшилось. Такое случается. Ты думаешь, что решила эту проблему навсегда, однако твое зрение продолжает по мере старения угасать, что в конечном счете является весьма благоприятным стечением обстоятельств, потому что чем старше ты становишься, тем менее отчетливо тебе хочется видеть собственное отражение в зеркале.
Пару недель назад пришла моя подруга Бруки Шейден, чтобы сфотографировать меня. Она решила сделать это еще несколько лет назад, но мне всегда казалось, что еще через месяц я стану стройнее, так что я все время откладывала это дело и находила всяческие отговорки, пока Бруки в конце концов не решила просто прийти ко мне домой. Она один из моих любимых фотографов. Бруки делает необычные и красивые работы в мрачных тонах, и я решила, что фотосессия будет гламурной и глубокомысленной. В итоге я оказалась по крайней мере наполовину права.
Мы приехали на какое-то болото, и я была в платье и накидке, сделанной из скатерти, которую купила в магазине подержанной одежды. Бруки хотела, чтобы я села на ветку, расположенную в метре-другом выше моей головы. Виктор и Хейли приехали вместе с нами, и Виктор решил схватить меня за ноги и забросить на дерево, что в конечном счете сработало. Но потом, когда пришло время слезать, у меня никак не получалось это сделать. Виктор предложил мне наступить на его сложенные вместе руки, а потом просто упасть на него всем телом, но, видимо, я делала это неправильно, потому что Виктор без конца ворчал и ругался на меня:
– Просто падай на меня, Дженни.
– Я и так падаю!
– Нет, ты просто тянешься к моим рукам. Падай на меня!
– Я стараюсь упасть изо всех сил.
– Ты падаешь неправильно!
– Единственное, что я умею делать правильно, – это падать. Невозможно делать это лучше, чем я!
А потом Хейли заорала:
– СМОТРИТЕ, я НАШЛА КОТЕНКА!
И в этом не было ничего хорошего, так как обычно все болотные коты оказываются бешеными скунсами. Тем не менее она сказала это в очень удачный момент, так как я была застигнута врасплох и тут же упала Виктору на плечо. К несчастью, плечо Виктора надавило на меня так сильно, что меня будто ударили в живот, из-за чего я невероятно громко пукнула.
В итоге я была во всей своей красе: пукающая и орущая, падающая вниз головой и хватающаяся за штаны Виктора, чтобы встать на ноги и начать неистово рыскать по болоту в поисках бешеных скунсов.
Не совсем уверена, какими словами можно более емко описать этот момент, но думаю, что если бы был антоним слову «женственная», то начать можно было бы именно с него. Это было унизительно, но Бруки широко улыбнулась и сказала, что получилось идеально, потому что ей вроде как удалось уловить мою сущность, мой дух. Виктор решил заметить, что было сложно не уловить мой дух, и я на самом деле уверена, что он просто пытался отпустить пошлую шуточку по поводу того, что я только что пукнула.
Через неделю Бруки закончила мой портрет, запечатлев меня в образе Синей Птицы Счастья, заточенной в клетке, но по-прежнему беззаботно жизнерадостной, даже несмотря на сгущающиеся вокруг меня темные тучи.
Действительно, на снимке была я, со всеми своими бугорками и морщинками, и даже небольшим намеком на кривое ухо. Кстати, я получилась не привлекательной, а лучше, чем просто привлекательной.
Я вышла чертовски помидурочной.
Это называется «котуфляж»
Вот уже несколько месяцев на голове у меня образуются шишки размером с гусиное яйцо. Я позвонила своей сестре (которая несколько лет работала в «скорой»), чтобы спросить, не может ли это оказаться раком. Лиза вздохнула и сказала, чтобы я перестала по любому поводу подозревать у себя рак и что эти шишки с большей вероятностью были близнецами-паразитами, поглощенными мной, когда я была еще в матке, и теперь их головы начали прорастать, причем ей хочется надеяться, что они не унаследуют моей привычки звонить ей в три часа ночи и спрашивать, не рак ли у них. Потом она повесила трубку, потому что у нее серьезные проблемы с врачебным тактом. Или потому, что срок действия ее медицинской лицензии истек и она больше не имела права диагностировать рак по телефону. Уж не знаю. Мне больше нравилась та работа, которая была у нее до «скорой», когда она была профессиональным клоуном, потому что ее карманы всегда были забиты конфетами и, когда мне было грустно, она делала мне пуделя из воздушного шарика.
