Тонк-тунк.
Тиффани не шелохнулась, не повернула головы. Я не дам боффо обмануть меня, сказала она себе. Всему есть объяснение, и госпожа Вероломна тут ни при чём. Дайте подумать… Я ведь вычистила камин, так? И поставила кочергу, прислонив её к стенке. Но если только не прислонить её строго определённым образом, она обязательно упадёт — в тот самый миг, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Вот в чём дело. Сейчас я обернусь и увижу, что кочерга лежит на каминной решётке, и значит, лязг не имел никакого отношения к призрачным часам.
Она медленно обернулась. Кочерга лежала на каминной решётке.
А теперь, подумала Тиффани, пожалуй, неплохо было бы выйти на свежий воздух. Здесь как-то мрачно и тесно. Вот поэтому я хочу выйти наружу. А вовсе не потому, что испугалась каких-то там странных звуков. Я не суеверна. Я ведьма. Ведьмы не суеверны. Это про нас люди придумывают всякие суеверия. Но я больше не хочу здесь оставаться. В этом доме я чувствовала себя в безопасности, пока хозяйка была жива. Я словно пряталась под кроной огромного дерева — но теперь, наверное, здесь уже не безопасно. А если Зимовей заставит деревья выпевать моё имя — что ж, заткну уши. У меня такое ощущение, будто жизнь покидает этот дом, так что пойду-ка я подышу воздухом.
Запирать дверь не было нужды. Местные жители боялись заходить сюда, даже когда госпожа Вероломна была жива, а уж теперь, когда она умерла, они и подавно ни за какие коврижки не переступят порог дома. По крайней мере, до тех пор, пока новая ведьма не обживёт его.
Сквозь облака в небе сочился студенистый, словно сырое яйцо, солнечный свет. Ветер унёс утренний мороз прочь. Но здесь, в горах, короткая осень быстро сменяется зимой. С этого дня в воздухе всегда будет стоять запах снега. А выше, у самых вершин, зима царит круглый год. Даже летом вода в реках ледяная от талых снегов.
Тиффани уселась на трухлявый пень, положила рядом свой старый чемодан и котомку и стала ждать Устройства. Аннаграмма вот-вот прилетит, тут и гадать нечего…
Издали дом уже казался заброшенным. Он выглядел…
«Сегодня же мой день рождения!» Мысль еле прорвалась сквозь толпу других мыслей. Да, верно, это сегодня. Смерть не ошибся. Единственный праздничный день в году, который полностью принадлежал Тиффани, а она даже не вспомнила о нём за всеми тревогами и хлопотами, и вот теперь от него осталась только треть.
Интересно, она говорила Петулии и другим девочкам, когда у неё день рождения? Нет, не вспомнить…
Тринадцать лет. За последние несколько месяцев Тиффани привыкла думать, что ей «почти тринадцать». Но пройдёт совсем немного времени, и будет «почти четырнадцать».
Она как раз надумала немного потешиться жалостью к себе, как за спиной раздался тихий шорох. Кто-то крался, стараясь поменьше шуршать сухими листьями.
Тиффани обернулась так быстро, что сыр Гораций испуганно отпрыгнул назад.
— А, это ты… — сказала она. — Где тебя носило, ты, непослушный маль… сыр? Я вся извелась из-за тебя!
Гораций принял виноватый вид, хотя как ему это удалось, осталось загадкой.
— Хочешь со мной?
Гораций принялся сочиться горячим согласием.
— Хорошо, но тебе придётся залезть в сумку, — сказала Тиффани и развязала свою котомку.
Гораций попятился.
— Что ж, если будешь продолжать вести себя как непослушный сы…
Тиффани осеклась. Ладонь покалывало. Она подняла глаза — и увидела Зимовея.
Это мог быть только Зимовей. Вначале он выглядел просто небольшим снежным вихрем, но, приближаясь к ней, словно собирался воедино. Чем ближе, тем больше он походил на человека, на юношу в развевающемся плаще. Его плечи и волосы укрывал снег. Он не казался прозрачным, на этот раз нет, но время от времени по нему пробегала рябь, как по отражению в воде, и Тиффани казалось, она различает сквозь него деревья.
Она встала и быстро отошла на несколько шагов, но Зимовей скользил по сухой траве быстро, словно на коньках. Тиффани могла бы повернуться и побежать, но это означало бы… ну, означало бы повернуться и побежать, а с чего бы ей убегать? Это же не она пишет глупости на чужих окнах!
Что же сказать ему? Что сказать?
— Послушай, я правда очень благодарна, что ты вернул мне ожерелье, — начала Тиффани, попятившись ещё на несколько шагов. — И со снежинками ты… очень мило придумал. И с розами тоже. Но… думаю, мы не… Ну, ты ведь сделан из холода и мороза, а я нет… я человек, и я сделана… ну, из чего сделаны все люди…
— Ты та самая девушка, — сказал Зимовей. — Ты танцевала с нами. А теперь ты здесь и вокруг моя зима…
Голос у него был какой-то неправильный. Он звучал… фальшиво, как будто Зимовей где-то научился произносить слова, но что такое речь, так и не понял.
— Я девушка, — неуверенно сказала Тиффани, — только не знаю, та самая ли. Эмм… Послушай, мне правда жаль, что я вмешалась в танец, я не хотела, просто тогда показалось, что…
А глаза у него всё те же, серо-лиловые, подумала она. Серо-лиловые глаза на лице, будто выточенном из замёрзшего тумана. На красивом лице, надо сказать.
— Послушай, я не хотела, чтобы ты подумал…
— Хотела? — Зимовей явно растерялся. — Но мы не хотим. Мы существуем.
— Что ты… хочешь сказать?
— Раскудрыть!
— О нет! — прошептала Тиффани.
Из травы выскочили Фигли. Нак-мак-Фигли не знают слова «страх». Порой Тиффани хотелось дать им словарь. Они дрались как тигры, они дрались как черти, они дрались как великаны. Но никогда, ни при каких обстоятельствах они не дрались как те, у кого наберётся хоть чайная ложка мозгов.
Они накинулись на Зимовея, и каждый пытался проткнуть его мечом, пнуть ногой, ударить головой. И их ничуть не смущало, что ни один удар не достигал цели, что все они пролетали сквозь врага, словно он был призраком. Фигль, который, замахнувшись ногой на Зимовея, пинал самого себя в лоб, оставался вполне доволен результатом.
Зимовей не обратил на них никакого внимания. Так человек не замечает порхающих вокруг бабочек.
— Где твоя сила? Почему ты так одета? — спросил он. — Это неправильно!
Зимовей шагнул вперёд и схватил Тиффани за запястье гораздо крепче, чем можно ожидать от призрака.
— Так не должно быть! — крикнул он.
Высоко в небе быстро неслись облака.
Тиффани попыталась вырваться:
— Пусти меня!
— Ты — она! — завопил он и дёрнул её к себе.
Тиффани не знала, откуда взялся крик, но пощёчину нанесла её рука, по собственной воле. Ладонь ударила призрака по щеке так сильно, что лицо на миг расплылось, словно краска на картине размазалась.
— Не подходи ко мне! Не трогай меня! — завизжала Тиффани.
