— Да, именно возненавидел. Другого слова не подберешь.
— И так продолжалось до самого конца?
— Нет, — произнесла Элизабет со вздохом. — В конце прошлого года он неожиданно перед Адамом извинился, когда они вместе участвовали в постановке «Дона Паскуале». — Она подробно рассказала, как это произошло. — Адам счел извинение неискренним, но с тех пор их отношения стали терпимыми.
На сцене тем временем Вальтер закончил свою песнь, и городской писарь Бекессер принялся беспощадно разносить его исполнение в пух и прах. Мастера, за исключением Сакса, поддержали писаря, неодобрительно качая головами. Нельзя нарушать правила, даже такому молодому. Из-за кулис появилась уборщица с ведром и шваброй, но ее попросили уйти.
Джудит повернулась к Джоан:
— Меня ужасно беспокоит Борис.
— А что такое?
— Он болен, но не хочет показаться врачу.
— У него что-то с кожей?
— Да, довольно давно, но сейчас сильное обострение.
— А почему он не хочет идти к врачу?
— Все из-за своей оперы. Это его первая работа. Не бог весть что, но все же. Он всеми силами стремится ее продвинуть и боится, как бы его не уложили в постель. Каждый день по целому часу замазывает признаки болезни — припудривает, накладывает крем.
Джоан встала.
— Пойдемте, надо поговорить.
Они зашли в репетиционный зал, где со стены на них пристально смотрел Джакомо Пуччини.
— Послушайте, Джудит, — начала Джоан без предисловий, — вы живете с ним в грехе. Так нельзя.
Джудит покраснела:
— Но… дело в том, что…
— Почему вы не поженитесь?
— Мы не можем себе этого позволить, — растерянно проговорила Джудит.
— Но первое время можно пожить не заводя детей.
Джудит замялась:
— Дело не в этом. Мои родители будут против, потому что…
— Они это переживут, — твердо произнесла Джоан. — Когда вы их поставите перед свершившимся фактом. Вы же оба совершеннолетние.
— Да, но…
— А если я достану для вас специальное разрешение
[19], вы поженитесь?
— Конечно, — ответила Джудит без колебаний.
— Ну и прекрасно. — Джоан улыбнулась. — Обсудите это с Борисом и дайте мне знать. Зачем отказываться от своего счастья.
Джудит бросилась ей на шею.
Потом они вернулись в партер, где сидели Элизабет и профессор Фен.
Первый акт подходил к концу. Вальтер негодуя покинул сцену. Мастера оживленно обсуждали происходящее, рядом суетились подмастерья. Сакс в стороне вспоминал песню Вальтера, она запала ему в душу. Затем зашагал вслед за остальными. Наконец под общий вздох облегчения прозвучал финальный фа-мажорный аккорд. Музыканты начали укладывать инструменты в футляры. Исполнители вышли из-за кулис.
— Благодарю вас, леди и джентльмены, — сказал Пикок. — На сегодня все. Возможно, репетиция показалась вам несколько легковесной, но прошу меня извинить. Обстоятельства усложнились, а очень скоро премьера. Завтра утреннюю репетицию я отменяю из-за разбирательства у коронера, а после полудня мы продолжим работу по прежнему распорядку, который вывешен у входа на сцену. Большое всем спасибо.
Пикок исчез в оркестровой яме и вскоре появился в зрительном зале там, где сидели Элизабет, Джоан, Джудит и Фен. Пригладил растрепавшиеся волосы потной ладонью. Вид у него был усталый, но удовлетворенный.
— Кажется, неплохо получилось, как вы думаете? — спросил он, обращаясь к Джоан. Она с улыбкой кивнула. — Джордж Грин для дирижера просто дар Божий, — продолжил Пикок. — Он как будто инстинктивно чувствует, чего я хочу. А какие тонкие нюансы придал Лангли своей арии… Если бы он при этом не выглядел как будто встретил привидение, тогда вообще было бы превосходно.
— Все было просто замечательно, — произнесла Джоан, коснувшись его руки.
Он быстро глянул на нее и рассмеялся:
— Как только вы все меня терпите.
К ним подошли Адам с Джорджем Грином, и разговор стал общим. Поскольку речь шла только об опере, Фен воспользовался случаем, чтобы перекинуться парой фраз с Джудит Хайнс, мобилизовав все свое обаяние.
Вопрос был пустяковый.
— Позвольте узнать, вы и мистер Стейплтон на репетицию пришли вместе?
— Что вы сказали? — Джудит посмотрела на профессора. — Извините, я не расслышала.
Фен повторил вопрос.
— Нет. Борис вышел пораньше прогуляться и пришел сюда один. О репетиции ему сказал кто-то из музыкантов.
— Когда вы пришли, он был здесь?
— Нет. Борис появился через несколько минут после меня.
Фен кивнул, размышляя.
Надо же какая у Стейплтона странная привычка — выходить на прогулку всякий раз, когда случается какая-то неприятность.
Он проводил Адама, Элизабет и Джоан до входа в отель «Булава и скипетр» и, перед тем как пожелать спокойной ночи, посмотрел на Джоан:
— Что вы такое сказали Джудит? Она прямо сама не своя.
— Я посоветовала ей поторопиться выйти замуж за своего молодого человека. — Поскольку Фен молчал, она добавила: — Вы не одобряете?
— Тут вот какое дело, — медленно проговорил Фен. — Я думаю, пока не раскрыто убийство, не стоит предпринимать никаких решительных действий.
— А вам не кажется, профессор, — неожиданно взорвалась Элизабет, — что хотя вы и специалист в раскрытии разных запутанных криминальных дел, это не дает вам права вмешиваться в личную жизнь людей?
— Я никогда не считал и не считаю себя специалистом ни в какой области, кроме своего предмета, который преподаю студентам, — ответил Фен без тени недовольства. — Увидимся на разбирательстве. Всего вам доброго и хорошего сна.
— Элизабет, зачем ты так? — грустно проговорил Адам, когда они распрощались с Джоан. — Тебе не следовало обижать профессора.
После этого они поссорились. В первый раз после свадьбы. Примерно час дулись друг на друга, а потом помирились. Адам на радостях выпил лишнего, и они поссорились снова.
Глава 16
Эдвин Шортхаус погиб поздно ночью в понедельник, днем во вторник неизвестный напал в отеле на Элизабет, а разбирательство коронера назначили на среду утром. За час до начала Фен зашел в отель «Булава и скипетр» поговорить с Пикоком.
После этого ему оставалось задать пару вопросов Карлу Вольцогену, и все. Однако в расследовании он почти не продвинулся. Постепенно становилось ясно — официальную версию о самоубийстве опровергнуть пока не удается. Утром по телефону инспектор Мадж сказал, что нембутал в бутылке с джином считает не связанным с повешением Шортхауса. Когда Фен спросил, как он объясняет следы на запястьях и лодыжках погибшего, а также повреждение шейных позвонков, тот ответил — никак, поскольку это неважно. Сторож Фербелоу утверждает, что в то время никого, кроме Шортхауса, в гримерной не было, значит, он сам наложил на себя руки.
