Конечно, он был прав, заявив Стэггу, что дело пока сырое и его рано передавать в суд. Все его рассуждения о рукописях Шекспира, пока они ничем не подтверждены, будут подняты на смех любым опытным экспертом. Сломанные часы Сомерса и записку Лава можно истолковать совсем иначе. Но в целом решение казалось ему очевидным: он просто не мог представить ничего другого.
Убийца уже совершил две грубые ошибки. Вероятно, его можно подтолкнуть и к третьей. Дело облегчалось тем, что преступник не имел представления о том, как далеко продвинулось расследование. Фен размышлял над одной идеей, которая крутилась у него в голове с тех пор, как Стэгг рассказал ему про алиби. Видимо, это не самая хитрая ловушка, но у него нет времени придумывать что-нибудь иное, а человек нервный и мнительный может легко попасться в нее. Не выйдет — значит, не выйдет; все равно положение не станет хуже, чем теперь, а преступника в любом случае надо заставить как-то действовать.
Проблема заключалась в том, что для плана требовался исполнитель: человек, способный разыграть сцену и имевший склонность к актерскому искусству.
Фен приблизился к директорскому дому. Тот располагался в очаровательном и тихом месте на границе Снэгсхилла милый особнячок в стиле королевы Анны, с крутой крышей, заломленной кверху на углах, незамысловатыми дымовыми трубами и роскошно декорированным входом. Перед воротами стоял констебль в штатском, отпугивая незваных гостей. А навстречу профессору по дорожке энергично шагал Уимс, учитель музыки.
Фен заметил Уимса еще раньше, когда тот аккомпанировал школьному гимну: он напоминал коварного интригана эпохи Ренессанса. Это был смуглый моложавый мужчина, безупречно одетый, с холодным взглядом и макиавеллиевской улыбкой. Правый глаз у него всегда был прищурен, что придавало ему двусмысленный, даже циничный вид. Внешность обманчива, подумал Фен, но если актерские данные Уимса не уступают его вкрадчивым манерам, он может оказать ему большую услугу.
Профессор огляделся по сторонам. Вокруг не было никого, кроме констебля. Он подошел к учителю музыки и заговорил с ним о деле.
Облик Уимса вполне соответствовал его натуре. Он не удивился просьбе Фена и не стал задавать вопросов. У профессора возникло ощущение, будто учитель музыки безо всяких колебаний согласился бы отравить самого директора, если бы Фен придумал для этого достаточно изощренный и хитроумный план.
После того как Фен объяснил ему обстоятельства дела, он спросил:
— Когда мне нужно это сделать?
— Сразу, как представится возможность. Лучше до ужина.
— Хорошо. Насколько я понял, этот человек — убийца?
— Да, — подтвердил Фен. — Но никому об этом не говорите, пока я не дам вам знать.
Уимс обиженно приподнял брови.
— Право, сэр… — с упреком пробормотал он.
Фен направился в дом директора, полностью уверенный, что может доверять Уимсу.
Директор не позаботился о том, чтобы снабдить Фена пригласительным билетом, и ему пришлось вступить в долгие пререкания с констеблем, который отказывался впускать его. К счастью, на пороге появился Матисон.
— Ради бога, Матисон, — воскликнул профессор, — поручитесь за меня!
— Все в порядке, констебль, — произнес тот. — Это профессор Фен.
Констебль, которому не терпелось выполнить свой профессиональный долг — за весь вечер он так и не шуганул ни одного зеваку, — неохотно отступил в сторону.
— Как идет пьеса? — спросил Фен.
— Неплохо, — ответил Матисон. — Новая девочка, конечно, недотягивает до Брэнды Бойс, — ее французский из рук вон плох, — но в целом все сносно. Пойдете на спектакль?
— Надеюсь, — ответил Фен. — А вам желаю удачи.
Он свернул в сад. Чай здесь подавали уже по второму кругу. На широкой лужайке, обрамленной с одной стороны кустами роз, с другой — густыми буками, и с третьей — стеной дома, расположилась компания родителей и бывших выпускников, которые стояли, разбившись на группы, с чашками и блюдцами в руках. Между гостями с благовоспитанным видом расхаживали аккуратно прилизанные мальчишки, предлагая сандвичи, кексы и бисквиты. По периметру дворика тянулись деревянные столы с закусками, посудой и большими серебряными чайниками: всем этим хозяйством заведовали почтенные дамы в белых платьях. Директор в мантии вежливо беседовал с родителями, которые слушали его в почтительном благоговении, словно дельфийского оракула. Винни-Пух с самодовольным видом поедал садовые фиалки. В сапфирно-синем небе собирались дождевые облака, но они появились слишком поздно, чтобы испортить праздник. Оглядев эту шумную, веселую и беспечную толпу, Фен пришел к выводу, что полиция и персонал школы прекрасно справились со своей задачей, и мрачная тайна пока не стала достоянием публики.
Трое мальчиков бросились к нему с чаем и печеньем, и какое-то время Фен развлекался тем, что рассказывал им истории-страшилки, сообразив, что их познания в этой области оставляют желать лучшего. Фен с серьезным видом посоветовал им почитать мистера Мара, мистера Хартли и доктора М. Р. Джеймса. Но тут ему на глаза попался Гэлбрейт, и он вспомнил, что хотел задать ему вопрос. Фен вежливо откланялся и отвел секретаря в сторону.
— Я слышал, — произнес он, — вы эксперт по старым манускриптам.
Гэлбрейт улыбнулся. Это был тихий и скромный джентльмен со светлой кожей, которая легко обгорала даже на неярком солнце.
— Ну, эксперт — сильно сказано, — возразил он. — Скорее это мое хобби. Скажем так — я увлекаюсь подделкой старых рукописей.
— Понятно. Дело в том, что это может иметь отношение к вчерашним событиям в школе, и я хотел узнать, не говорили ли вы об этом с Сомерсом.
— Да, совсем недавно — кажется, в последнюю среду. Он подробно описал мне некий елизаветинский манускрипт и спросил, могу ли я определить, настоящий он или нет. — Гэлбрейт помолчал. — Я не сообщил полиции, потому что не думал, что это важно.
— Мы тоже так не думали, — промолвил Фен, — вплоть до сегодняшнего дня. Кстати, вы удовлетворили просьбу Сомерса?
Секретарь пожал плечами:
— Разумеется, нет. Для этого нужно иметь документ в руках и провести множество анализов. Изготовление фальшивок в наше время — чрезвычайно сложное искусство.
— Понимаю.
— Видите ли, — продолжил Гэлбрейт, быстро оседлав любимого конька, — можно, например, взять подлинные фрагменты и смешать их с фотогравюрой. А другой способ…
— Да, да, конечно, — перебил Фен. Ему не хотелось слушать лекции. — Сомерса это огорчило?
— По-моему, да. Я посоветовал ему быть осторожным, если предложат купить подобное изделие.
— И он больше не возвращался к данной теме?
— Нет.
Фен поблагодарил его и какое-то время посвятил светским обязанностям. Минут через двадцать, когда он излагал сюжет своего детективного романа озадаченному отцу, который впервые приехал на праздник и, похоже, принимал его за местного учителя, кто-то похлопал его по руке. Обернувшись, Фен увидел пухлую и хорошенькую девушку лет шестнадцати в вечернем платье.
