Можно полагать, что опасность термоядерной войны в результате ракетного кризиса в том, что касалось воли государственных руководителей, была несколько преувеличенной, ибо обе стороны конфликта отлично знали силу ядерных ударов, понимали, что в войне с применением ядерного оружия скорее всего не будет победителя, а завершится она, по всей видимости, всеобщей катастрофой.
Эта катастрофа действительно могла произойти в результате какой-либо случайности, ошибки, причем не только на самом высоком уровне. Некоторые авторы, однако, полагают, что мир действительно находился на краю термоядерного апокалипсиса. Американский профессор Г. Аллисон писал: «История не знает других периодов, подобных тринадцати дням в октябре 1962 года, когда Соединенные Штаты и Советский Союз остановились у грани ядерной пропасти. Никогда ранее не существовала столь высокая вероятность, что столь большое число жизней внезапно оборвется. Если бы война разразилась, это означало бы гибель 200 миллионов американцев и миллионов европейцев. По сравнению с этим природные катастрофы и массовое уничтожение людей в ранние эпохи показались бы незначительными»
. Впрочем, некоторые авторы, например дипломат Р. Хилсмен, сам участвовавший в принятии решений тех дней, полагают, что Соединенным Штатам опасность не угрожала, а «вот администрации наверняка»
. Действительно, примерно в это время Джон Кеннеди и бывший его соперник по президентским выборам Хьюберт Хэмфри (он являлся в это время лидером фракции Демократической партии в сенате) обменялись не очень оптимистичными шутками. Кеннеди произнес: «Если бы я знал, что президентская должность настолько тяжела, я бы не отбивал у вас Западной Виргинии». На это сенатор ответил: «Я знал это, и именно поэтому вам ее отдал».
В связи с завершением второго Кубинского кризиса Джон Кеннеди в кругу родных произнес тираду в том смысле, что теперь, когда он добился величайшего успеха в деле мира, ему следует отправиться в театр. «Если кто-нибудь собирается застрелить меня, это именно тот день, когда он должен это сделать»
, — произнес он. Джон напоминал этим судьбу Авраама Линкольна, который был убит во время театрального спектакля актером-южанином Джоном Бутом через пять дней после окончания Гражданской войны и капитуляции мятежной южной Конфедерации. Вряд ли кубинские эмигранты могли пойти на организацию покушения, но тот факт, что они считали президента Кеннеди предателем, бесспорен. Об этом свидетельствуют их многочисленные письма, исполненные негодования, которые поступали в Белый дом
.
В любом случае огромная заслуга Джона Кеннеди, как и его противника по Кубинскому кризису Н.С. Хрущева, состояла в том, что они оказались способными преодолеть сопротивление высших военных и безответственных провокаторов войны, осознать, чем грозит прямое столкновение двух сверхдержав, проявить сдержанность, ограничиться дипломатическим давлением и в результате выйти из кризиса с минимальными политическими потерями для обеих сторон. В действиях обоих руководителей возобладали здравый смысл и государственные интересы.
Более того, можно утверждать, что в результате Кубинского кризиса СССР даже выиграл, ибо с его южной границы — из Турции —по решению американского президента были вывезены ракетные установки, что, собственно, в грубовато-циничной форме и сформулировал, по воспоминаниям Аджубея, Хрущев.
На протяжении следующих десятилетий шли споры по поводу того, кто выдвинул и кто принял компромиссные предложения, — советская или американская сторона, Хрущев или Кеннеди
. При этом парадоксом, но только на первый взгляд, стало то, что представители обеих сторон отказываются от своей инициативы, перебрасывая ее возможному противнику. Это, однако, политически и психологически оправданно — ведь тот, кто выдвинул предложение, оказывается в положении обороняющегося, отступающего, а принявший получает соответствующий козырь.
И всё же приходится признать, что первое предложение, хотя и в самой общей форме, было выдвинуто Хрущевым, что Кеннеди его конкретизировал. Так что фактически инициатива принадлежала обеим сторонам конфликта, однако первый шаг сделал именно советский лидер. А.А. Фурсенко констатирует: «Свои послания Кеннеди Хрущев диктовал сам, не привлекая других членов Политбюро или военных. И на этот раз Хрущев действовал как единоличный правитель, добиваясь неуклонного проведения в жизнь своей линии. Но в данном случае его линия вела к выходу из конфронтации и урегулированию Кубинского кризиса»
.
К концу второго года пребывания в Белом доме Джон Кеннеди во всё большей степени стал проявлять себя как зрелый государственный деятель. Именно с его (и Хрущева) подачи миру становилось ясно, что ядерное оружие может быть весомым аргументом в соперничестве и дипломатической борьбе, но не должно стать реальным средством решения споров между государствами.
В ноябре 1962 года на Кубу явился первый заместитель председателя Совета министров СССР А.И. Микоян. Крайне хитрый и осторожный политик, умудрившийся, как говорили острословы, провести политическую жизнь на высоком советском уровне «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», он должен был убедить Кастро в правильности советской позиции, вопреки мнениям кубинцев, что СССР предал их страну.
Микоян прилетел в Гавану из Нью-Йорка, куда он был направлен на заседание Совета Безопасности ООН, обсуждавшее вопрос о Кубе. В аэропорту «главного кремлевского переговорщика», как назвал Микояна А.А. Фурсенко
, встречал Фидель, который был необычайно сдержан и немногословен. Перед этим Кастро перестал принимать посла СССР А.И. Алексеева, с которым ранее беседовал часами
. Подчеркнуто официальным поведением кубинский вождь продемонстрировал недовольство советской политикой и действиями Хрущева по отношению к Кубе.
На встречах Микояна с кубинскими руководителями советскому эмиссару пришлось оправдываться по поводу секретной переписки Хрущева с Кеннеди, убеждать кубинскую сторону в отсутствии тайного сговора между Москвой и Вашингтоном и в том, что в результате компромисса была предотвращена термоядерная война и что Куба может спокойно жить, не опасаясь американского удара. Микоян использовал всю силу своей аргументации, по всей видимости, вполне чистосердечно, особенно если иметь в виду, что он был в свое время единственным членом Президиума ЦК КПСС, который осторожно выступил против размещения советских ракет на Кубе, а позже против отправки к берегам Кубы советских подводных лодок
.
В дни напряженных переговоров из Москвы пришло срочное сообщение о кончине жены Микояна и разрешение на его возвращение в советскую столицу. Кастро выразил соболезнование: он сам передал скорбную телеграмму, предварительно удалив всех из комнаты переговоров. По словам автора статьи об этих событиях, Микоян заявил: «Я не могу возвратиться в Москву даже на похороны своей супруги, когда мир стоит на грани термоядерной войны». На похороны отправился сын Микояна Серго (Сергей), сопровождавший отца в этой поездке. Это, по мнению С. Арутюняна, изменило настрой Фиделя и повернуло переговоры в более благоприятное русло
.
Думается всё же, что не поведение советского представителя, который к тому же вряд ли заявлял о непосредственной опасности термоядерной войны, когда она уже была предотвращена, а сама сложившаяся ситуация, понимание, что повернуть назад невозможно, а обострять отношения с Хрущевым не имеет смысла, убедили Кастро изменить свое поведение, считаясь с этими реалиями.
