Тем не менее напряженность в Берлине оставалась крайне высокой. 17 октября, накануне открытия XXII съезда КПСС, советская разведка сообщила, что американцы якобы собираются снести Берлинскую стену. Действительно, 26 октября возле Бранденбургских ворот появились американские танки, и в Москве это было воспринято как непосредственная подготовка операции. По распоряжению Хрущева с другой стороны к контрольно-пропускному пункту «Чарли» была выдвинута советская бронетехника. Американцы подтянули дополнительные силы. Положение становилось всё более непредсказуемым. Грохот двигателей во много раз усиливался динамиками, остроумно размещенными советской стороной на крышах домов
.
Когда Кеннеди доложили о ситуации, он поручил Роберту встретиться с Г.Н. Большаковым. Советский посредник должен был по своим каналам передать Хрущеву, что у американцев нет авантюрных намерений. Кеннеди предложил отвести танки от Стены в течение ближайших суток
. Хрущев, которому немедленно доложили шифровку Большакова, распорядился отвести советские танки в соседние переулки Восточного Берлина. Произошло это 27 октября утром. А через 30 минут по распоряжению Кеннеди, переданному генералу Клею, начался отвод американских танков
.
Берлинский кризис не был полностью разрешен, но напряженность в центре Европы стала спадать.
Объективно оценивая весь этот комплекс событий, М. Банди почти через четверть века, в 1984 году, писал, что в берлинском вопросе Хрущев проявил «твердую решимость не идти на серьезный риск подлинной войны. Он всегда останавливался, не идя на какое-либо действие, которое вовлекло бы его в кровопролитие, и [сооружение Берлинской] стены явилось последним насильственным действием, которое он предпринял, чтобы остановить бойню. Можно считать, что сооружение Стены было вызвано той атмосферой кризиса, в которую Кеннеди внес такой же вклад… как Хрущев»
.
США пришлось примириться с новым положением, которое многие американские политики и аналитики из консервативного лагеря считали политическим крахом. Кеннеди же рассматривал ход событий как компромисс, на который следовало пойти во имя сохранения мира
. Он говорил: «Стена, черт побери, намного лучше, чем война»
.
На советские вызовы президенту приходилось отвечать новыми мерами по усилению военной мощи своей страны. 25 июля 1961 года он выступил по телевидению и радио с информацией о принимаемых мерах. Увеличивались военные ассигнования, численность сухопутных сил было намечено довести до миллиона человек, выделялись дополнительные средства на нужды гражданской обороны. Были сокращены сроки производства атомных подводных лодок и стратегических ракет
. От речи, по воспоминаниям очевидцев, веяло войной
. В то же время через Большакова в Москву было передано, что Кеннеди дал указание американским войскам в Берлине «стоять твердо», но не предпринимать провокационных действий
.
Американские военные настаивали на возобновлении испытаний ядерного оружия, которые ранее были прерваны. Авторитетным в этом смысле было мнение Э. Теллера, считавшегося отцом американской водородной бомбы. Теллер был убежден, что без испытаний невозможно совершенствование оружия, хотя президент понимал, что такового уже имеется в избытке для уничтожения жизни на земле. Колебаниям пришел конец, когда стало известно, что СССР не просто возобновил ядерные испытания, а стал проводить их не под землей, в шахтах глубокого залегания, как ранее делали обе страны, а в атмосфере. Произошло это 31 августа. Наконец, 5 сентября Кеннеди отдал исполнительное распоряжение о начале новой серии ядерных взрывов в шахтах и подземных галереях штата Невада.
Развернулся новый виток гонки вооружений. Вступал в силу разработанный еще при Эйзенхауэре проект одновременного использования подводных лодок «Поларис», вооруженных ракетами того же названия, стратегических бомбардировщиков Б-52 и межконтинентальных баллистических ракет «Минитмэн». Особенно грозным оружием являлись твердотопливные ракеты «Минитмэн», базировавшиеся в подземных шахтах и приводимые в боевую готовность в течение нескольких минут, тогда как советские межконтинентальные ракеты на жидком топливе требовали длительного периода заправки и подготовки к запуску. Намечены были несколько десятков целей на территории СССР, к которым смертоносное оружие могло быть доставлено в течение не более четырех часов с момента поступления приказа о начале войны.
И всё же Кеннеди не был доволен тем, как развивалась американская внешняя политика. Он полагал, что позитивные инициативы, навстречу которым, по его мнению, мог бы пойти советский лидер, а за ним и весь восточный блок, тонут в бюрократической рутине Государственного департамента. Президент всё более убеждался, что руководитель этого ведомства Дин Раек не проявляет должной инициативы, не находит творческих, неординарных решений. По мнению А. Шлезингера, у Кеннеди всё больше зрело недовольство и даже раздражение Раском. Он, однако, не спешил заменить его другим деятелем, имея в виду приближавшуюся выборную кампанию 1964 года. Именно тогда можно будет произвести замену в руководстве Госдепа, полагал он
.
В еще большей степени президент был раздражен решениями и поведением членов Объединенной группы начальников штабов, которых он считал закоренелыми военными бюрократами, неспособными ни на шаг отойти от намеченного плана, когда изменяются обстоятельства. Вопреки сложившейся при Эйзенхауэре системе консультаций и принятия решений по военным вопросам, Кеннеди в значительной мере отгородился от этого органа, введя должность советника по делам вооруженных сил и назначив на эту должность лично ему преданного генерала М. Тейлора, через которого передавал свои директивы ОГНШ, далеко не всегда вьщержанные с точки зрения военной науки и вызывавшие ответное недовольство профессиональных военных.
Правда, Тейлор, по праву считавшийся интеллектуалом не только среди военных, но и в академической среде, знавший не только три западноевропейских языка, но к тому же японский и корейский, являвшийся до своего вхождения в команду Кеннеди начальником военной академии в Вест-Пойнте, в меру своих сил выступал модернизатором. Он, так сказать, «переводил» указания президента на военный язык, придавал им оттенки, которые делали директивы лучше доступными для восприятия военными. К тому же Тейлор пользовался среди военачальников огромным авторитетом как герой Второй мировой войны, прославившийся во время открытия второго фронта, а затем обороны американского плацдарма на так называемом «выступе» в Бастони и как комендант Западного Берлина в первые послевоенные годы. Включение Тейлора в круг близких к Кеннеди советников было безусловно большой удачей президента.
У Тейлора установились дружеские отношения с сугубо гражданскими советниками Кеннеди, с мнением которых он, как правило, считался. О том, что это был не обычный властный вояка, свидетельствуют некоторые его документы, в частности телеграмма, адресованная М. Банди, в связи с его днем рождения: «Просочился факт, как обычно бывает в Вашингтоне, что у Вас предстоит день рождения. Если это так, я посылаю Вам свои теплые поздравления, но с выражением надежды, что в то время как деятели новых рубежей могут стареть, рубежи всегда остаются молодыми и новыми»
.
[68]
