В качестве боевого офицера Джон после первых колебаний стал проявлять себя с самой положительной стороны. Подчиненные относились к нему с уважением, точно так же, как и равные по званию командиры других катеров. Механик Джон Айлс вспоминал: «Я считаю, что он по всем показателям был хорошим офицером. Его катер был подобен кораблю, и его команда была хорошо организована, дисциплинирована… Это был парень, с которым хотелось быть вместе, и, встречаясь с ним, невозможно было понять, что у него была прошлая привилегированная жизнь. Он всегда вел себя естественно»
.
В конце мая торпедный катер Джона был включен в группу кораблей, которая переводилась на небольшой архипелаг Расселе в западной части Соломоновых островов, где они должны были оказать поддержку в предстоявшем вторжении на более крупный остров Нью-Джорджия. Наступление, однако, только предстояло, а пока изнывавшие от безделья офицеры забавлялись, устраивая гонки на катерах. Однажды такая гонка чуть не стоила Кеннеди и его экипажу жизни. Увлекшись соревнованием с соседним катером, возвращавшийся с ночного дежурства в океане Кеннеди буквально ворвался в бухту и, не в силах быстро затормозить катер, врезался в пристань. Все остались в живых, хотя катер был поврежден. Младшего лейтенанта ожидали служебные неприятности, но, на его счастье, внимание начальства было отвлечено сходным, но куда более серьезным, инцидентом с еще двумя торпедными катерами, и Кеннеди отделался легким испугом. Он только принес извинение за то, что якобы не установил и не устранил вовремя неисправность тормозных устройств, в результате чего произошел наезд
.
О происшедшем забыли, а вскоре Джон Кеннеди проявил сообразительность и хладнокровие, когда 19 июля два с половиной десятка японских бомбардировщиков нанесли жестокий удар по базе, где находился его катер. Прямых попаданий не было, но осколками бомб катер был продырявлен в нескольких местах. Трое матросов были ранены, сам командир не был задет — его прикрыл бронированный мостик. Лавируя под огнем, Кеннеди смог вывести катер за пределы обстрела и выйти из гавани, охваченной огнем
.
В своих письмах родным Джон всячески преуменьшал опасности, которые его подстерегали, неожиданности, порождаемые внезапными изменениями военной ситуации и возможными боевыми заданиями. Он изображал свое пребывание на Соломоновых островах как некое забавное приключение, описывая его в приподнятом или ироническом тоне. Он писал, например, сестре Кэтлин: «Волдырь, который у меня появился, когда я лежал на прохладном берегу тихоокеанского острова вместе с тепленькой тихоокеанской девушкой, которая срывала для меня бананы, — это определенно волдырь, который так или иначе взорвется. Здесь теперь невозможно даже плавать — в воде какие-то грибки, которые теперь растут у меня прямо из ушей — и это теперь всё, в чем я нуждаюсь. С гулями на моей спине, шерстью на груди, грибками в ушах я, должно быть, самый настоящий старый моряк, похожий на тех моряков, которые проживают в Челси, штат Массачусетс]»
. Это была явная бравада молодого человека, испытавшего первые трудности военной службы, но еще не попадавшего в боевые переделки, угрожавшие самой жизни.
Кеннеди занимался в основном рутинной работой. По ночам он выводил свой катер на морское патрулирование, которое пока завершалось без каких-либо столкновений. Днем после краткого отдыха команда под его руководством наводила порядок на судне, драила палубу, заполняла баки бензином, причем это была нелегкая работа, так как приходилось вручную таскать со склада 50-галонные бочки (то есть примерно по 200 килограммов в каждой), а полная загрузка топливом требовала двух тысяч галлонов.
И всё же находилось немало времени для отдыха. Джон, в отличие от своих подчиненных, да и многих командиров соседних катеров, не увлекался карточными играми, сопровождавшимися выпивкой. Он больше любил читать и писать родным письма. По его просьбе сестры посылали ему книги, причем он требовал присылать прежде всего новейшую литературу по экономике и государственному управлению, биографии, которым он, как мы уже знаем, отдавал особое предпочтение, а также «действительно хорошие романы».
Его интересовали новые произведения популярного в то время британского юмориста Пэлема Вудхауса, его многочисленные романы, рассказы, пьесы, фельетоны, отличавшиеся не только сатирическим изображением жизни высшего общества, но и изысканным языком
[28]. Можно не сомневаться, что Джон пересказывал сюжеты писателя своим подчиненным и вместе с ними высмеивал устаревшие нравы высокородных британцев, что сближало его с рядовыми матросами.
Кеннеди высоко оценил роман австрийского писателя Франца Верфеля «Сорок дней Мусы Дава», посвященный геноциду армян в Османской империи во время Первой мировой войны.
Но, как он писал своим друзьям, особое впечатление произвела на него автобиография шотландского писателя и политического деятеля, генерал-губернатора Канады Джона Бьюкена «Путь пилигрима»
. Сам Джон считал, что его политические взгляды близки к мировоззрению автора этой книги — умеренного консерватора
. У Бьюкена была обнаружена характеристика британского лорда Бальфура, который, как писал автор, не стал бы уничтожать «всё здание лишь потому, что кое-где растрескалась штукатурка». Эта мысль пришлась Кеннеди особенно по душе, и он часто повторял ее, в том числе и в годы президентства. Джон нашел у Бьюкена и высказывание лорда Фолкленда, которое позже он любил цитировать: «Когда менять не надо — менять не следует».
Другим историческим персонажем, к которому он относился весьма почтительно, являлся лорд Рандольф Черчилль, отец Уинстона Черчилля, возглавлявшего теперь воюющую Британию. Сэр Рандольф Черчилль был видным консервативным деятелем последней четверти XIX века, отличавшимся определенным пониманием социальных проблем, которые стояли перед страной. Он был в числе тех немногих лидеров консерваторов, которые, чтобы предотвратить упадок партии, стали активно искать пути установления контактов с рабочими организациями, считая необходимым значительно расширить социальное законодательство, добиваясь привлечения рабочих и мелких собственников в свои ряды, стремясь оторвать их от Либеральной партии
.
В письмах Джона друзьям неоднократно упоминалось имя «Инги-Бинги», как Джон поддразнивал И. Арвад. Судьба этой женщины — по существу дела, его первой серьезной любви — явно волновала молодого офицера. Он написал ей несколько писем, на которые она не ответила. В конце концов, поступил сравнительно сухой ответ, который, однако, был воспринят Джоном как намек на возможность продолжения связи после возвращения с войны. Он писал возлюбленной: «Инга-Бинга, как я был бы рад снова увидеть тебя. В самом деле, знакомство с тобой стало ярчайшим моментом во всей моей двадцатилетней жизни»
.
Главное военное испытание Джона
Сравнительно спокойным дням, однако, скоро пришел конец.
Главное испытание для Джона произошло в ночь на 2 августа 1943 года. Во время ночного патрулирования (это был тридцать первый боевой выход Кеннеди в открытое море) катер, на котором находились 13 человек, включая командира, попал под японский эсминец «Амагири», шедший на большой скорости
[29]. Катер не успел отклониться. С борта эсминца его заметили, и командир приказал не тратить снаряды на ничтожное суденышко, а подмять его под корпус своего корабля. Эсминец буквально раздавил катер, расколол его своим килем пополам. Каким-то чудом из тринадцати членов экипажа погибли только двое. Остальные были контужены или ранены. Среди контуженных оказался и командир, которого сильным ударом бросило на палубу, точнее, на то, что от нее осталось. Удар пришелся как раз на больную часть спины. На мгновение Джон потерял сознание, но, придя в себя, сразу же взял себя в руки и, преодолевая мучительную боль, приложил все силы, чтобы помочь подчиненным.
