Находясь в таком состоянии духа и продолжая поиски родственной души, сидела в тот вечер соседка Альфреда по столу. Но тут ее предубеждения неожиданно переменились. Она увидела рядом умного молодого человека, вовсе не педанта, и описала его в своей книге «Она и он»: «Он не был ни проходимцем, ни фатом, какими старался себя представить». А главное, он заставил ее смеяться, а она давно уже не смеялась от души. Со своей стороны и Альфред был очарован, большие, глубокие черные глаза этой тридцатилетней женщины волновали его и влекли. А кроме того, у нее был именно такой смуглый цвет лица, который он воспел в своих стихах:
Знакома ль в Барселоне вам была
Дочь Андалузии, чья грудь смугла…
Ему не было необходимости ехать в Барселону: Жорж была совсем рядом, на расстоянии достижения желания… Вернувшись к себе, он махом прочитал «Индиану», новую книгу писательницы, и отправил ей письмо, в котором – звание поэта обязывает – вопрошал ее в стихах:
Скажи мне, Санд, когда ты сей роман писала,
Сама ты с Нун ту сцену жуткую видала,
Где та с Раймоном в ложе Индианы наслаждалась?
Тебе пустая страсть без счастья показалась?
Приснилась, Жорж, иль в памяти осталась?
Было ли это наглое обращение на «ты» правом поэта или предлогом? Мюссе, сам не желая себе в этом признаться, вступил на путь любовной близости… А Жорж пошла за ним под предлогом литературного братства. Это алиби позволяло некоторые вольности. Как ловкий Дон Жуан, умевший избрать самую действенную тактику, Мюссе начал приступ с показной веселостью: «Ваше письмо, мадам, очень понравилось идиоту, завернутому во фланель, как шпага бургомистра. Он просит вас как можно скорее решиться потерять вечер в его присутствии».
Санд не стала отталкивать шест, который он ей протянул: «Когда я имела честь познакомиться с вами, мне не хватило смелости пригласить вас к себе домой. Я все еще боюсь, что серьезность моего интерьера испугает вас и нагонит скуку. Однако, если настанет день, когда вы устанете или пресытитесь активной жизнью и у вас появится желание навестить камеру отшельницы, вас примут там с признательностью и сердечностью».
Такова тактика тридцатилетней женщины, которая напустила на себя скромность, чтобы не спугнуть мальчишку Альфреда, так она его называла. Не будем забывать, что у него были все козыри для того, чтобы понравиться этой даме: он был на десять лет моложе, его лицо просто излучало невинность, «на щеках цвел месяц май»
[109].
Итак, несколько недель оба играли комедию обмена любезностями, тщательно избегая лишних слов. Мюссе не просто с восторгом принял приглашение Жорж, он стал почти ежедневно наведываться на набережную Малакэ, где писательница принимала его сидя на полу мансарды, в которой она жила. Оформление помещения было тщательно подобрано с целью произвести впечатление на посетителей.
В июле, закончив написание романа «Лейла», Жорж отправила первые оттиски Альфреду. Тот начал выражать восхищение, а затем, поскольку эта тема очень волновала его, стал говорить о своей любви, но использовал при этом уклончивые намеки, которые не могли ввести в заблуждение ни его, ни ее: «Вы уже достаточно хорошо меня знаете, чтобы быть уверенной, что никогда эта глупая фраза “Хотите или не хотите?” не слетит с моих губ. Между нами лежит целое Балтийское море. Вы можете дать только моральную любовь, а я никогда и никому не смогу ее отдать. Но я могу надеяться, что, если вы сочтете меня недостойным и даже не вашим другом – это будет для меня еще одним уроком, – я могу стать чем-то вроде товарища без последствий и претензий, а следовательно, без ревности и скандалов…» Но как бы они ни притворялись, было ясно, чем все это должно было закончиться. 29 июля 1833 года Мюссе сорвал, наконец, с себя маску: «Мой дорогой Жорж, хочу сказать вам нечто глупое и смешное… Вы будете смеяться мне в лицо… Я люблю вас, я знал это с самого первого визита в ваш дом. Я полагал, что это пройдет, считая вас только другом. Я пытался внушить себе это всеми силами, но мне приходится платить слишком большую цену за время, которое я провел с вами… Правда заключается в том, что я страдаю, я только и умею, что страдать… Прощайте, Жорж, я люблю вас, как ребенок…» Этими последними словами он попал точно в цель, в самое сердце. «Как ребенок, – повторила она, сжимая письмо в руках. – Что он такое говорит, Господи? И знает ли он, как делает мне больно?»
[110] Разве не любовника-ребенка она искала все эти годы? Она нашла его в образе сначала Мюссе, а потом – Шопена. Для чего ей продолжать сопротивляться? Теперь у нее были все основания, чтобы уступить. «Если бы не твоя молодость и слабость, мы остались бы братом и сестрой…» – сказала она ему позже.
Брат, потом ребенок – такие этапы семейных отношений надо было пройти, чтобы оказаться в постели мадам Санд. Итак, Мюссе переселился на набережную Малакэ, к великому несчастью обычных сотрапезников писательницы. А та не стала на это обращать внимания: она была слишком счастлива этому весеннему ветру, ворвавшемуся в ее дом вместе с молодым человеком. Как и положено, она не забыла, что Сент-Бев первым указал ей на Мюссе, и посему направила ему письмо с сообщением о своем счастье: «Я влюблена, и на этот раз серьезно, в Альфреда де Мюссе. Это уже не каприз, а настоящее чувство. Не могу предсказать, как долго продлится это чувство, кажущееся нам таким же святым, как любовь, которую познали вы. Один раз я любила целых шесть лет
[111], другой раз три года, а теперь даже не знаю, на что я способна… Но сердце мое оказалось не настолько разбитым, как я этого боялась… На этот раз меня опьяняет простота, преданность, нежность… Это – нечто такое, о чем я даже не предполагала и не думала где-то найти… Я отдалась и счастлива, что сделала это… Мне открылась любовь, какой я не знала, без всяких страданий, на которые я была уже согласна. Возблагодарите Бога за меня…» Хотя ей и понадобился посредник для благодарения Всевышнего за это совершенно новое для нее счастье, мадам Санд была на седьмом небе. Она обрела веселость, омолодившую ее рядом с этим ребенком, «слово, повторяемое ею с невыразимым сладострастием», как написал Андре Моруа.
Самые первые дни этой связи были, несомненно, самыми лучшими. На набережной Малакэ Санд любила и работала, Мюссе любил и прохлаждался, но оба жадно наслаждались счастьем. В сентябре они совершили вылазку в лес Фонтенбло и горы Франшар. В обстановке любви и природы Жорж была преисполнена счастьем: «Она шагала решительно с очаровательным смешением женской нежности и ребяческой дерзости. Она шла вперед, словно солдат, громко распевая песни…»
[112]
