Какое-то время «победа» короля оставалась для всех тайной. Все, кто окружал эту парочку, не могли не заметить влечения Людовика к девушке, но никто еще не знал, что его воздыхания увенчались успехом. Это объясняет оплошность Никола Фуке. Разве решился бы даже богатейший суперинтендант финансов приударить за Луизой, если бы знал, что перешел дорогу королю? Позднее, когда пришло время сведения счетов, эта оплошность дорого ему стоила. Совершенно не зная характера Луизы, он попытался передать ей через сводницу крупную сумму денег. Возмущенная Луиза поставила эту женщину на место. А та весьма раздраженно доложила Фуке о своей неудаче в таких горьких выражениях:
«Я не могу не злиться, вспоминая о том, как эта юная девица обошлась со мной. Для того чтобы добиться ее расположения, я стала расхваливать ее красоту, которая, однако, не столь уж безупречна (sic!), а затем сказала ей, что вы припасли для нее двадцать тысяч пистолей. Она рассердилась на меня, сказала, что и двести пятьдесят тысяч ливров не заставят ее совершить ошибку, и повторила мне это с такой гордостью, что я испугалась, как бы она не рассказала об этом королю. А посему следует принять меры предосторожности. Не могли бы вы сказать ему, чтобы ее опередить, что она попросила у вас денег и что вы ей отказали? Это могло бы свести на нет все ее возможные жалобы».
Это письмо проливает свет на ту обстановку мерзких интриг, в которой пришлось оказаться юной Луизе в то время, когда она еще не была официальной фавориткой короля. Не созданная для подковерной борьбы, где все средства хороши, девушка действовала рефлекторно и рассказала обо всем королю. Король-Солнце, как он это доказал впоследствии, обладал избирательной памятью: он охотно забывал все благодеяния, но всегда помнил об оскорблениях его достоинства. Позднее ошибка Фуке дополнила и без того серьезные обвинения против суперинтенданта финансов.
Это происшествие было не единственным облаком, которое портило счастье Луизы: когда король был вынужден уехать из Фонтенбло, она погибала среди враждебного ей окружения, где Мадам вела против нее свою коварную игру. К счастью, отсутствовал Людовик недолго. Влюбленный еще сильнее, чем всегда, он бросил свою карету, вскочил на коня и примчался в Фонтенбло. Волнения встречи, горячие тайные объятия были, увы, прерваны проклятой Мадам, которая надумала переехать в свой замок Сен-Клу и, естественно, забрать с собой своих фрейлин. Эта новая разлука разбила влюбленным сердца… и дала Людовику возможность проявить завидную прыть: путь от Фонтенбло до Сен-Клу он смог проделать за одни сутки. Генриетта внезапно отказалась от мелочной мести и вернулась в Фонтенбло. А влюбленные смогли снова отдаться страсти… стараясь по-прежнему не выдавать себя королеве Марии-Терезе, чтобы ее не волновать: в ноябре 1661 года испанка подарила французской короне наследника престола. Родившемуся тогда дофину Людовику не пришлось царствовать, он умер на несколько лет раньше отца, который, как мы знаем, прожил очень долгую жизнь.
Это рождение – так и хочется написать «это событие», поскольку появление отпрысков было обычным делом в многодетных королевских семьях, – не потревожило любовников – они продолжали встречаться тайно. У Людовика XIV еще пока не развился комплекс превосходства, который потом позволил ему пренебрегать общественным мнением и действовать в угоду своему удовольствию. Луизе было трудно скрывать свое счастье, ей хотелось поделиться тайной с какой-нибудь отзывчивой подругой. Желание вполне естественное для юной девушки в той блаженной поре, когда еще смотрят на мир сквозь розовые очки. И тогда она выбрала для своих откровений мадемуазель Анну де Монтале, которая тоже была фрейлиной герцогини Орлеанской и сумела втереться в доверие к Луизе. Увы, в наперсницы сия особа не годилась. Анна де Монтале была интриганкой и неисправимой болтушкой: она рассказала Луизе про интрижку Генриетты и красавца де Гиша, а Луиза случайно проговорилась об этом королю. Несмотря на то что тот сам уже снискал благосклонности своей золовки, он не смог вынести того, чтобы простой дворянин наставлял рога его родному брату, – дело касалось королевского достоинства! Пока рога наставлялись в кругу семьи, честь не была затронута! Людовик засыпал Луизу вопросами, но девушка, сохраняя верность своей госпоже, ничего не сказала, и чем настойчивее король ее расспрашивал, тем упорнее Луиза отмалчивалась. Нетерпеливый от природы, Людовик вскипел и покинул девушку, даже не удостоив ее на прощание взглядом. Это была их первая ссора. Экзальтированная натура Луизы сделала из нее трагедию: всю ночь в своей комнате замка Тюильри заплаканная девушка прислушивалась к малейшему шороху в коридоре, надеясь, что любимый вот-вот к ней вернется. Но прождала напрасно. И тогда, утром следующего дня, не отдавая себе отчета в своих поступках, с отчаянием в сердце, Луиза помчалась через весь Париж на холм Шайо в монастырь Благовещения. Там, обессилевшая от бега и печали, она упала, потеряв сознание, у ног Богоматери. Луиза совсем не случайно пришла искать убежища в святую обитель. С самого начала ее идиллии с королем угрызения совести часто заставляли ее обращаться к Богу. Она сознавала, что отдаваться женатому мужчине грех, но любовь ее была сильнее раскаяния. И если время от времени ей приходила в голову мысль о том, чтобы порвать незаконную связь, то сделать это у нее не хватало ни воли, ни смелости. Но со временем совесть ее говорила все громче и громче, и настал день, когда у нее хватило сил наконец решиться. И поэтому в ту ночь, когда ей показалось, что Людовик ее бросил, она, естественно, пришла просить помощи у монашек.
А в это самое время в Тюильри король сильно волновался, не обнаружив Луизу в прихожей Мадам. Не имея сил больше терпеть, он поинтересовался, где она, и вскоре узнал, что девушка ушла в монастырь. И тогда, повинуясь непреодолимому движению сердца, наплевав на то, что подумают об этом люди, он вскочил на коня и поскакал во весь опор в деревню Шайо. Монашки насмерть перепугались, когда увидели у дверей своей обители короля, потребовавшего, чтобы его незамедлительно проводили к Луизе. А то, что засим последовало, довело Христовых невест до обморока: влюбленные, обнявшись, стали лить слезы, покрывать друг друга поцелуями (это в монастыре-то!) и давать друг другу клятвы верности. Людовик со свойственным молодости пылом без труда сумел найти слова, которые успокоили Луизу. А та, со своей стороны, попросила его простить ее за то, что она не рассказала ему сразу же об отношениях Мадам и де Гиша. После столь пламенных объятий Людовик послал за каретой, которая отвезла Луизу в Тюильри.
Этот первый кризис в отношениях между любовниками, как это часто бывает, только укрепил их связь. Он показал силу их взаимной привязанности и еще больше изолировал их от окружающего мира, от двора, где безудержная погоня за почестями и удовольствиями отринула всякую мораль. Королю и Луизе суждено было вскоре получить тому еще одно доказательство. Несмотря на то что любовная связь короля держалась в тайне, о ней все же было известно камарилье, у которой этот роман вызывал зависть. И несчастной Лавальер пришлось пожинать ее плоды. Для этих завистников она стала препятствием, которое надо было убрать, чтобы снова завоевать милость короля. Наиболее влиятельными врагами, желавшими ей зла, были Генриетта Орлеанская и графиня Суассонская. За несколько лет до этого, в те времена, когда она звалась еще Олимпией Кончини, на мадам де Суассон в числе многих прочих дам пала страсть Людовика. Графиня чувствовала себя уязвленной новым выбором короля и вместе со своими подругами стала размышлять, как бы избавиться от соперницы. Проще всего было спровоцировать скандал, предупредив королеву анонимным письмом. Так они и поступили. Но графине и ее сообщницам не повезло: письмо попало в руки Анны Австрийской, которая, давно закончив с альковными интригами, поостереглась показывать письмо своей невестке. Но зато рассказала об этом сыну и попросила его вести себя осторожнее, чтобы сохранить покой супруги. А королева, повторим еще раз, была единственной при дворе, кто ничего не знал о похождениях Людовика – ведь она продолжала жить затворницей, встречаясь лишь со своим духовником и с монашками, которые наведывались к ней чуть ли не ежедневно.
