Заботясь о родственниках, Антуанетта не забывала и о личной выгоде. Нападки на нее не прекратились после того, как она заняла место официальной фаворитки. Напротив, ее успех вызвал появление новых врагов, самыми опасными из которых были маршал де Ришелье и государственный секретарь морского флота граф де Морепа. В борьбе против них ловкая маркиза прибегла к старой тактике «разделяй и властвуй», поскольку оба эти государственных мужа не только ненавидели ее, но еще больше ненавидели друг друга. Антуанетта подозревала Морепа в том, что именно он был вдохновителем написания грязных рифмованных пасквилей в таком примерно роде:
Издавна из Версаля
Нам давали пример,
Но сегодня каналья
На свой правит манер.
Двор недоумевает:
Где же взяли такую?
Что, не знает, что рыбой
На базаре торгуют?
Смелая Помпадур попыталась было объясниться с Морепа, но тот в открытую насмеялся над ней. С того времени между ними началась настоящая война. И в этой войне Антуанетта победила с помощью Ришелье, который был рад избавиться от соперника. Настроенный должным образом своей любовницей, король снял министра с должности и выслал его из Парижа.
Опала Морепа была лишь первым этапом на том пути, который привел к тому, что Помпадур стала все больше и больше вмешиваться в государственные дела. Людовик XV сам ее к этому подталкивал, спрашивая у нее совета. Министры начали обсуждать с ней свои проблемы, а послы иностранных государств стали приходить к ней с визитами. Очень довольная своей ролью официального государственного лица, она настолько в нее вписалась, что стала отвечать на просьбы, величая себя по-королевски – «мы». Это новое возвышение еще больше озлобило ее врагов. Стали появляться все более многочисленные и все более ядовитые памфлеты на нее:
Пиявки дочка и сама такая,
Рыбешка с гонором без края
Нахально в замке, чтоб любой увидел взор,
Свой выставляет срам и короля позор
[82].
Это стихотворение стоило автору двадцати лет тюрьмы: король не был намерен шутить с тем, кто оскорблял честь его возлюбленной…
Но коварство ее политических и придворных врагов было не единственной опасностью, которой фаворитке приходилось остерегаться. Ей грозила другая, еще большая опасность: стремление ее венценосного любовника к переменам. С годами Людовик XV, хотя и продолжал испытывать к ней всю ту же нежность, но его непостоянный и игривый характер, его чувственная требовательность стали толкать его на поиск новых открытий. Вины Антуанетты в этом не было. Этому одолеваемому вечной скукой человеку постоянно требовались новые идеи и развлечения. И первым делом необходимо было постоянно быть при нем. Она старалась как могла: ложилась спать в полночь, вставала на заре, ни минуты не сидела без дела, следовала за королем из одного замка в другой, оживляла ужины и балы, устраивала для Людовика столь любимые им маленькие праздники. Такая изнурительная жизнь подорвала ее здоровье, и без того не слишком крепкое: с детства у Антуанетты были слабые легкие, а теперь болезнь стала обостряться. «Вам скажут, что я харкала кровью, – написала она брату Абелю. – Так оно и было».
Она не могла не знать, что если она продолжит жить в том же ритме, то подвергнет свою жизнь опасности. Но у нее не было намерения «попридержать коней», поскольку она опасалась, что самое кратковременное ее отсутствие на поле брани даст возможность занять ее место какой-нибудь конкурентке. Да кого волновало, что она была на пределе сил! Такой, как в 1750 году описал один из близких ее друзей маркиз д’Аржансон: «Маркиза, – пишет он, – худеет с каждым днем, превращаясь в скелет. Нижняя часть лица пожелтела и высохла. Что касается груди, то и говорить не приходится».
Бедная Антуанетта действительно сильно похудела, а потеря сил не могла не сказаться на ее отношениях с королем. Король был большой любитель плоти, так что его возлюбленная отныне вызывала у него лишь ограниченный интерес. Чтобы сохранить любовь короля, она старалась пересилить свое естество, но результат был не блестящим. Разговор, который состоялся у нее с герцогиней де Бранка и о котором нам поведала мадам дю Оссе, ее первая камеристка, ясно показывает нам «немощь» маркизы:
«Дорогая подруга, – сказала мадам
[83] мадам де Бранка, – я дрожу от страха при мысли о том, что потеряю сердце короля, если перестану ему нравиться. Мужчины ценят, как вам известно, определенные вещи, а у меня, к несчастью, теперь очень холодный темперамент. Я даже велела топить у себя посильнее, чтобы исправить этот недостаток… Знаете, что со мной приключилось восемь дней тому назад? Король, под предлогом того, что ему очень жарко, улегся на мое канапе и провел там половину ночи! Скоро я стану ему отвратительна, и он найдет себе другую…»
[84]
Если Людовик предпочел провести ночь на канапе, а не в постели маркизы, это действительно было дурным знаком! И не смогла она вновь обрести страсть тигрицы благодаря горячему шоколаду с тройной порцией ванили, поедая трюфели и супы из сельдерея! Несмотря на все ее попытки раздуть пламя своего окончательного остывшего темперамента, Антуанетте не удавалось больше насытить сексуальный аппетит мужчины в полном расцвете сил, которому со временем стала необходима свежая плоть. И начиная с 1751 года в отношениях между Людовиком и Антуанеттой мало-помалу чувства пришли на смену удовольствиям. Маркиза, зная потребности короля, была в курсе всех его любовных похождений и закрывала на них глаза. Тем более что чаровницы, у которых король искал временное прибежище, не представляли никакой опасности. Людовик начал «подбирать» их в самом окружении мадам де Помпадур. Это было не столь деликатно, но весьма практично. Многие фрейлины фаворитки смогли таким образом побывать в постели короля, ничуть не обидев при этом их покровительницу. Она еще больше ушла в себя, когда мадам д’Эстрадес, обязанная ей своим привилегированным положением, просто-таки бросилась сама на шею короля. Об этом случае рассказала нам все та же мадам дю Оссе: «Однажды, когда Людовик XV выпил вина, он поднялся на борт красивого судна, куда мадам
[85] не смогла пойти вместе с ним, поскольку страдала несварением. Мадам д’Эстрадес давно ждала такого случая. Она взошла на судно, а на обратном пути, когда уже наступила ночь, она прошла за королем в его тайный кабинет и дала королю больше, нежели авансы. Вечером она рассказала Мадам, что она пришла в кабинет по делам, что король последовал за ней и хотел ее там изнасиловать. Она могла говорить все что хотела, поскольку король не знал ни что он сказал, ни что он сделал»
[86].
Дело это продолжения не получило, но неблагодарная графиня д’Эстрадес предложила свои услуги д’Аржансону, который был счастлив иметь в своем распоряжении шпионку с таким высоким положением. Для своих любовных похождений король не ограничивался дамами из высшего общества. Он не брезговал продажными девицами, которых поселил в домике в квартале Парк-о-Серф в Версале. Этот домик в Парк-о-Серф со временем все стали называть королевским гаремом. Поскольку грешить могли только богатые, во время революции утверждали, будто там бушевали оргии, которым могли бы позавидовать сами Борджиа! Лестное сравнение, но явно преувеличенное: в доме в Оленьем парке (Парк-о-Серф) действительно появлялись многие юные особы, но только ради удовлетворения королевской физиологии. Среди анонимных посетительниц Оленьего парка выделяется некая молодая ирландка по имени Луиза О’Мэрфи. Братья Гонкур восторженно описали ее красоту и ум. Они утверждали также, что Людовик XV был очень ею увлечен. Эта девица приобрела некую значимость потому… что сам Папа Римский интересовался у своего нунция монсеньора Дурини, каковы были ее успехи по завоеванию сердца короля. Проинформированный партией клерикалов, а возможно, самой Марией Лещинской, Его Святейшество вознес молитвы небу, чтобы оно поспособствовало свержению Помпадур. Поэтому он ликовал, получив отчет нунция:
