Однако не все действия императора воспринимались в обществе однозначно. Павел I, решивший положить конец беззаконию, царившему в эпоху его матери, и отрезвить Россию, поначалу не столько созидал, сколько разрушал предыдущие порядки, причем действовал жестко и решительно. Мягкий и добрый по натуре, уступчивый в молодости и способный на подвиг рыцарского благородства, Павел Петрович в зрелом возрасте стал крут и заносчив. Потому ломка многих прежних законов и замена их новыми, а также многочисленные преобразования по всем отраслям государственного управления сразу вызвали ропот среди высших сословий.
Многие исследователи причину этого видели в печальной обстановке, окружавшей цесаревича с детства
[301]. Павел знал о временном регентстве Екатерины II и был уверен в справедливости своих притязаний на власть, но он слишком долго ждал своего восшествия на престол. С отроческих лет он мечтал о любви своего народа, в котором со временем стал возбуждать лишь боязнь и недоверие, а подчас и «неуважение к самому представителю верховной власти»
[302].
О Павле I усиленно распускали в народе слухи, анекдоты; повсюду рассказывали о странностях императора и его эксцентрических выходках. О нем злословила отечественная и зарубежная печать, в журналах повсюду появлялись памфлеты и карикатуры.
Исследователи объясняют такую странность в поведении императора многими причинами. Во-первых, Павел с детства остро чувствовал неприязненное отношение к себе со стороны матери и ее фаворитов и, даже будучи наследником престола, не был уверен в своем будущем, так как его слишком далеко держали от «государственных дел». Во-вторых, якобы имелось завещание, согласно которому императрица Екатерина своей волей предполагала передать власть внуку Александру Павловичу, и только вмешательство кабинет-секретаря А. А. Безбородко предотвратило такой поворот дела
[303].
Нами обнаружен документ, который может косвенно свидетельствовать об обратном. Это копия духовного завещания (или наставления), оставленного императрицей Екатериной Алексеевной своему сыну Павлу Петровичу как будущему правителю России
[304]. В «Наставлениях» государыня сравнивала Петра Великого с «Ромулом России», ибо он положил истинное основание империи, и при этом утверждала, что именно Павла призвал Господь, чтобы тот утвердил это основание империи. «Сын мой! – обращалась монархиня к цесаревичу. – Надобно, чтобы престол, на котором Вы меня замените, возбудил удивление, восторг и благодарность Европы и всей вселенной. Вы довершите произведение Вашей матери, и я льщусь мыслию, что переживу себя в моем сыне»
[305].
И далее в этом своеобразном завещании следовали четкие указания наследнику, как именно ему стоит распорядиться властью. Императрица советовала усмирять народные бури внешними войнами. «Все будет Вам позволительно, – писала она, – доколе оружие Ваше останется победоносным»
[306].
Государыня, ссылаясь на опыт Древнего Египта, советовала закрывать границы и все выходы портов страны всем иностранцам, а также четко следить за цензурой в печати, особенно за книгами, входящими из чужих стран, и не позволять литераторам нападать на Россию. Она считала, что во все времена от книг было более вреда, чем от сражений или потерянных земель
[307].
«Народ, хорошо управляемый, – делала вывод монархиня, – не должен иметь никаких мыслей, кроме мыслей своего государя. Подданные Ваши не должны приобретать иных познаний, кроме одобренных Вами […] и не надобно, чтобы они были излишне учеными или научены рано». Главное, считала императрица, это «нравственность домашняя», «добродетели общественные и семейные». По ее мнению, не следовало бы оставлять народу времени на размышления, так как народ не рожден к этому. Пусть подданные никогда не преступают за черту рукоделия: «Не надобно, чтоб народ думал. […] Пусть же работает и молчит».
Ссылаясь на высказывания Жана-Жака Руссо, которого Екатерина II называла «медведем Женевским», она утверждала, что успехи в науке лишь вредят нравственности и что нельзя владеть народом, который рассуждает по своей воле.
При этом личную дружбу с французскими философами Д. Дидро и А. Вольтером монархиня считала крайне полезной для себя. «Они были первым эхом моей славы, – писала Екатерина. – Несколько благодеяний доставили мне от них названия самые пышные; они превозносили меня Северной Семирамидой, и мое поведение, надеюсь, не обмануло их похвалу»
[308].
Победы во внешних войнах императрица также связывала исключительно с почтением народа к монаршей персоне и со страхом перед волей Всевышнего. «Без их благоговения к святителю Николаю и преданности к моей особе мои солдаты не заставили бы бледнеть полумесяц и не избавили бы меня республики Польской», – утверждала государыня.
«Горе Вам, сын мой, ежели Ваши подданные узнают, что можно безнаказанно (изъявлять) неуважение и непослушание монарху!» – убеждала Екатерина.
Следуя этим «Наставлениям», император Павел действительно установил четкую цензуру всей входящей в страну литературы. Более того, он стал следить за всеми движениями своих подданных, вплоть до их внешнего вида.
Наконец, в придворных кругах созрел антиправительственный заговор, о котором знал и его сын Александр. В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. император Павел Петрович, как и его отец Петр III, был убит заговорщиками. Подданным было объявлено, что у государя случился апоплексический удар.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна не прервала отношений с митрополитом Платоном и после смерти государя от его имени стала заниматься благотворительностью. Она написала владыке письмо, что желала бы по воле покойного супруга раздать милостыню разного рода бедным людям, находящимся в Москве. Государыня в письме Платону указала, что жертвует для этой цели шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей, «чтобы раздача сих денег произведена была под особенным попечением» самого митрополита. «Я надеюсь, – писала Мария Федоровна, – что в таковом подвиге покойного Государя найдут оные новый опыт его к ним благости и милосердия, а вам, конечно, приятно будет исполнить сие последнее препоручение его»
[309].
