ИВАН ВЫШНЕГРАДСКИЙ
Иван Алексеевич Вышнеградский (1832–1895) за свою не слишком долгую жизнь сделал три карьеры – и все три очень успешные.
Он происходил из семьи священнослужителя, однако, как многие поповичи, не желал идти дорогою отца. Два года он проучился в Тверской духовной семинарии, а затем окончил физико-математический факультет Главного педагогического института в Санкт-Петербурге. Он показал себя как выдающийся инженер-конструктор, который изобрел подъемные машины, пресс для испытания материалов, автоматический пресс для изготовление призматического пороха. Он стал автором теории автоматического регулирования (1877). Его достижения получали призвание. В 1862 г., в тридцать лет, он стал профессором Санкт-Петербургского технологического института, а в 1865 г. – Михайловской артиллерийской академии. В 1875–1880 гг. Вышнеградский – директор Технологического института.
Помимо преподавательской карьеры, Вышнеградский был деятельным и удачливым предпринимателем. С 1881 г. он был председателем Общества Юго-Западных железных дорог. В этом качестве он сделал себе миллионное состояние. У него даже появился свой особняк на Английской набережной в Санкт-Петербурге. Однако он продолжал вести довольно скромный образ жизни и даже давал поводы к обвинениям в скупости.
Наконец, пользуясь поддержкой М. Н. Каткова и В. П. Мещерского, Вышнеградский обратил на себя внимание «высших сфер», сначала оказавшись в Совете министра народного просвещения, потом – в Государственном совете, а затем, в 1888 г., стал министром финансов. Была одна мечта Вышнеградского, которая в итоге не сбылась. Он так и не стал графом.
Вышнеградский поражал работоспособностью своих сотрудников, трудясь с раннего утра и до поздней ночи и требуя того же от всех своих подчиненных. Он не жалел для них времени. При необходимости мог даже прочесть лекцию, если вдруг оказывалось, что они чего-то не знали: как, например, функционирует железнодорожная сеть или в чем особенности тарифной политики. Помимо всего прочего, Вышнеградский обладал уникальной памятью. С. Ю. Витте вспоминал: «Я помню, когда мы с ним как-то раз заговорили о цифрах, он сказал мне, что ничего он так легко не запоминает, как цифры. Взяли мы книжку логарифмов. Он мне и говорит: „Вот откройте книжку, и, хотите, я прочту громко страницу логарифмов, а потом, – говорит, – вы книжку закроете, и я вам все цифры скажу на память“. И действительно, взяли мы книжку логарифмов, я открыл первую страницу: Вышнеградский ее прочел (там по крайней мере 100, если не больше, цифр) и затем, закрыв страницу, сказал мне на память все цифры (я следил за ним по книжке), не сделав ни одной ошибки».
Вышнеградский отличался известной простотой в общении и даже некоторой грубоватостью. Однако на него никто не обижался: ведь он не требовал соблюдения внешних форм и от своих сотрудников. При этом для Вышнеградского был характерен своего рода цинизм. Когда кого-нибудь хвалили за честность, Вышнеградский сдвигал очки на лоб и спрашивал: «До какой суммы он честен?»
Изнурительная работа сказалась на здоровье. С министром случился инсульт, который поставил точку в его карьере, чему в немалой степени способствовал выдвиженец Вышнеградского – С. Ю. Витте. Он «раструбил» по всему Петербургу о роковой болезни министра финансов. Вышнеградский ушел в отставку в апреле 1892 г.
* * *
Неэффективность работы министров чаще всего объяснялась не их ленью, а как раз неспособностью рационально организовать деятельность собственного ведомства
[21]. Министр внутренних дел Д. С. Сипягин посвящал большую часть своего времени общению с приезжавшими в столицу губернаторами. Последние до своей аудиенции у главы ведомства предоставляли список вопросов, которые они планировали рассмотреть в ходе встречи. Эти вопросы распределялись между департаментами министерства, которые должны были подготовить соответствующие справки для Сипягина. В итоге все время сотрудников ведомства уходило на подготовку этих справок. «Ходячей шуткой между чиновников некоторых департаментов было называть министерство конторой Капаныгина (бывшее в то время бюро в Петербурге по получению справок о сдающихся квартирах)». При таких обстоятельствах министр не мог решать текущие вопросы и передоверил их своим товарищам: П. Н. Дурново и А. С. Стишинскому. Министр земледелия А. С. Ермолов сам вычитывал корректуру издаваемой в его ведомстве «Земледельческой газеты», на что у него уходило чрезмерно много времени. Иными словами, он не справлялся с распределением обязанностей среди своих сотрудников.
Это было тем более важно, что этот вопрос чаще всего не был решаем в законодательном порядке. В частности, трудно было сказать, каковы были обязанности товарищей (заместителей) министра. Фактически они играли роль чиновников по особым поручениям, правда, с правом подписывать некоторые документы за своего начальника. Их полномочия полностью определялись самим министром. Однако бывало и по-другому. В ряде случаев именно на товарищей министров возлагалось основное бремя ответственности за работу ведомства. Например, когда министром внутренних дел был И. Н. Дурново, ключевой фигурой в этом учреждении был В. К. Плеве. Он вел основную работу, выступал от имени министра на заседании Государственного совета. Благодаря Плеве бессвязные фразы Дурново складывались в цельную позицию.
В министерствах существовало вполне обоснованное убеждение, что товарищ министра – самый несчастный человек в ведомстве. Через него проходило существенно больше бумаг, нежели через других чиновников, включая и самого министра. Это значит, что он вынужден был работать больше многих своих коллег. Будучи товарищем министра государственных имуществ, А. Н. Куломзин писал матери: «Дел у меня выше головы. Я разрешаю от 60 до 100 докладов в докладные дни и подписываю каждый день до 50 бумаг. В сущности, наше министерство сравнительно небольшое. М. С. Каханов рассказал мне, что в качестве товарища министра он подписывал до 300 бумаг в день. Управляющий почтами Безак – до 150 бумаг в день. Как обставлена у нас должность министра, ты можешь судить по тому, что при исправлении этой должности мне пришлось разрешить расход в 8 руб. на покупку штанов для швейцара министерства». Чуть меньшая нагрузка ложилась на начальников отделения. По сведениям чиновника Министерства юстиции И. В. Мещанинова, через них ежегодно проходило 14–15 тыс. документов. Руководитель их ведомства Д. Н. Набоков требовал досконального знания всех этих дел. В итоге «врали ему отчаянно, получали словесное приказание, которым, зная хорошо плохую память министра, при дальнейшем направлении дела нимало не стеснялись».
Все это ставило министров в зависимость от своих ближайших помощников. По словам заведовавшего архивом и библиотекой Св. Синода А. Н. Львова, «все [в Синоде] сконцентрировалось около желаний и угождений Победоносцеву. Все и всё живет и дышит им. А что он сам представляет? Спеленатого Саблером [товарищем обер-прокурора Св. Синода] ребенка или загипнотизированного им же человека». Сам же В. К. Саблер становился ключевой фигурой в ведомстве православного исповедания. «А что такое Саблер? – рассуждал Львов. – Человек, говорящий на всех языках, имеющий энергию невероятную, занимающийся всем, кроме синодальных дел, а в общем человек без всяких решительно принципов, без всякого направления и характера. Это человек, которому не только некогда почитать, поговорить о деле, но даже который едва ли когда и думает о чем-нибудь. С 7 утра и до 12 или часа ночи он, как ртуть, везде двигается, устраивая монахов, монахинь, собирая вокруг себя толпы нищих и т. д.»
