— А полицейские его не замучили? — стонала Олли.
— Это ему все нипочем, — уверил пожарный. — Такой великан все выдержит. Он скоро сам к вам придет, так и просил передать. Фокус-покус-филипокус: а вот и наша малышка! У вас девочка. И какая красавица!
Он поднял крошечного, розового младенца за ножки и покачал его у Олли перед глазами. Потом дал ему шлепка, и ребенок заорал, пока весь не покраснел. Пожарный перевязал пуповину зеленой шерстяной ниткой и передал ребенка в объятия Олли.
— Уши как у него, — счастливо прошептала она.
— Теперь помывка, — скомандовал пожарный, нагреб в котел снега и развел под ним огонь. Когда согрелась вода, он искупал ребенка в ведре.
И снова пошел за снегом. Несколько раз он нагребал снега в котел и подбрасывал поленьев в огонь, потому что горячей воды нужно было много: сначала помылась Олли, потом сам пожарный, а потом он приготовил чай для себя и для Олли и распаковал гостинцы. Олли не могла отвести от них взгляда, а потом набросилась на хлеб, колбасу и сыр.
— Потому что мои припасы закончились, — объяснила она с набитым ртом.
Все трое так устали, что глаза у них стали слипаться. Олли с ребенком зарылась в листвяную постель, а пожарный уронил голову прямо на стол, на бутерброд с колбасой, и заснул сидя. Проснулся он, когда на улице сияло полуденное солнце. Олли с малышкой спали. Он надел куртку, закинул рюкзак за спину и выбежал из пещеры. К его лбу пристал ломтик салями. А шерстяную шапку он забыл на столе.
Двадцать семь Грабшей — и все ненастоящие
Пожарный вернулся в город в разгар карнавала. По улицам проходило праздничное шествие. Собрался весь Чихенау: кто участвовал сам, кто глазел и кричал «карнавалу — ура!». Приехал народ из Чихендорфа и Чихау-Озерного. В центре города было не протолкнуться. Пожарный с трудом пробился к подвальному окошку полиции. Но Грабш уже разглядел ноги пожарного среди множества ног прохожих и подзывал друга радостным свистом.
— Я все время стою жду тебя, — сообщил он и потряс оконную решетку. — Как она там? Живая?
— Конечно, жива-здорова, — ответил пожарный, приседая на корточки перед окошком. — Супруга у вас очень стойкая. Мое вам почтение.
— Ах ты моя Олли, — шмыгнул носом Ромуальд и насухо вытер глаза и нос бородой. — Если бы я только мог к ней попасть!
— Сейчас вы должны попасть к ней, — зашептал пожарный. — Вы ей очень нужны. Именно сейчас необходимы. Вам обязательно надо как можно скорее пойти к ней! Сегодня удобный случай. В толпе вас не сразу заметят. К тому же вся полиция ушла на праздник, кроме часового у вас за дверью. А он довольно худенький юноша. С ним вы легко расправитесь.
— Но дверь-то моя заперта на замок и на задвижку, — вздохнул Грабш. — У меня не хватит сил ее выбить. Откуда у меня взяться силам? Я тут на хлебе и на воде.
— Это дело поправимо, — решил пожарный и побежал через дорогу на ярмарку. Там он купил у разносчика двенадцать крупных пончиков с джемом. И тут на площадь вышла карнавальная процессия с тамтамами, трещотками, хлопушками и бубенчиками. Духовой оркестр, возглавлявший шествие, внезапно преградил путь пожарному, и он уронил один пончик в тромбон. Но и одиннадцать пончиков здорово подкрепили силы разбойника. Пожарный расплющивал их и по одному просовывал между прутьев решетки.
Грабш жадно глотал их, почти не жуя. Потом разбежался и бросился на дверь камеры, так что она слетела с петель и тяжело грохнулась на пол. Но грохот заглушила музыка с улицы.
— У вашей супруги будет для вас сюрприз! — прокричал пожарный Грабшу в окно.
Но тот уже выбежал из подвала, отшвырнул испуганного часового, бросился вверх по лестнице и скрылся в толпе. Когда полицейский поднялся на ноги, пришел в себя и доложил о побеге, разбойник уже протискивался через карнавальную вереницу. Объявили тревогу, и все полицейские рассыпались по городу в поисках Грабша.
Но разбойник успел смешаться с сотнями других Грабшей. Кто же мог отличить его среди ряженых? Полиция арестовала двадцать семь Грабшей и заперла их в подвал, провонявший запахом настоящего разбойника. Когда выяснилось, что все они были не те, кто нужен, полицейским стало стыдно, и они растерялись.
Пришлось капитану Фолькеру Штольценбруку лично приносить извинения каждому из двадцати семи порядочных граждан Чихенбургской округи.
Сладко склеены навек, или На третьем стуле кто-то есть
А Грабш тем временем приближался к окраине города. По дороге ему попалась девушка в белой одежде — продавщица сахарной ваты. Он выхватил у нее ароматное, пушистое, розовое облако и сунул себе за пазуху, вырвал розовые клубки из рук двоих матросов, лакомившихся ватой возле продавщицы, сунул туда же, сверху прикрыл бородой и прибавил ходу, потому что девушка завопила. Разбойник бежал все быстрее. Добравшись до опушки, он едва переводил дух. Он не наелся пончиками, и силы кончались. Но к сахарной вате он не притронулся. Ее надо было беречь для Олли.
Первый раз пришлось сделать привал у черничника, второй раз — у большого дуба, третий раз — у болота. Когда он переходил болото, пошел снег. Следы исчезали под крупными хлопьями. На той стороне болота он просунул голову в лаз меж зарослей ежевики. У входа в пещеру на веревке сохло посудное полотенце Олли в бело-голубую клеточку.
— Олли! — закричал Грабш и бегом побежал к пещере. — Ты дома?
В проеме пещеры что-то зашевелилось. В самом деле, это Олли, просто в шубе! В рыжих волосах у нее застряли сухие листья. Она неуверенно вышла наружу с широко раскрытыми глазами.
— Ромуальд! — обрадовалась она, выскочила из шубы и оказалась на руках у мужа, которого стала целовать в бороду и в нос. — Зайчик мой усатый, блинчик мой черничный, земляничный, любимый разбойничек — наконец-то вернулся!
Он осторожно прижал ее к груди. От радости они оба плакали, и слезы их, смешиваясь, ручьем текли ему за пазуху.
— Я всю зиму боялся, — прошептал он, — что ты, может быть, уйдешь из пещеры. Бросишь меня и уйдешь к своей бабушке Лисбет в Чихау-Озерный или к тете Хильде. А иногда я боялся, вдруг ты вообще умерла? Как ты жила, что ела?
Она погладила его по ушам.
— Лесные орехи, конечно. И буковые орешки с ежевичным вареньем, — ответила она. — Но в последнее время почти одну зубную пасту. Хорошо все-таки, что осенью ты притащил ее полмешка.
— Все, хватит есть зубную пасту, — сказал он. — Смотри, что я тебе принес.
