Не успели они встать, как проявились их противоположные привычки. Грабш и не собирался чистить зубы.
— Опять, что ли? — возмутился он. — Только вчера почистил! У него с недосыпа было плохое настроение. Поэтому он к тому же запретил Олли выгонять летучих мышей.
— Они тут висели, еще когда мой дедушка разбойничал, — ворчал он. — Они привыкли к пещере, а я привык к ним. Нельзя вот так все взять и поменять. Так и до обморока недалеко.
— Но с летучими мышами невозможно поддерживать чистоту, — упрямо говорила Олли.
— А ты здесь не у своей фрау тетушки-чистюли, — отвечал он, — ты живешь в пещере разбойника!
— А почему не может быть чистой пещеры разбойника? — поинтересовалась она. — Я, например, не хочу, чтобы летучие мыши гадили мне в суп.
— Тогда ешь на улице, — пробурчал он. — А я буду есть в пещере. И летучие мыши тоже останутся.
Шел дождь. Олли не могла есть суп на улице. Но летучие мыши не гадили в суп, потому что она повесила скатерть — прямо над столом. Ничто никуда не падало, и Олли с разбойником помирились.
Но тут же начали новый спор. Теперь спорили о портрете на стене.
— Это вообще кто? — спросил Грабш. — Непонятный мужик с лентой через плечо, будто подарок с бантиком?
— Президент нашей страны, — удивленно ответила Олли. Заметив, что он не понимает, о чем она говорит, Олли добавила:
— Президент — это самый главный в стране.
— Не нужен нам с тобой главный, — решил Грабш, сорвал со стены картину и с размаху швырнул в ближайшее болото.
— Что тебе в голову взбрело? — рассердилась она. — Знаешь, какая рамочка дорогая?
— Если дело в рамочке, награблю тебе и получше, — проворчал он и вернулся к тарелке с супом.
Но вскоре они опять помирились и решили ночью отправиться на разбой вместе — в первый раз!
— Этой ночью добудем все, что тебе захочется, — расщедрился Грабш.
В полночь они вышли из леса на окраине Чихендорфа и стали пробираться полем к дому тети Хильды. Олли пролезла через окно в туалете и прошмыгнула в свою комнату мимо спальни храпящей тетушки. Там она сложила в чемодан платья, обувь, мешочек с расческой, мылом, зубной щеткой и всякой всячиной, швейные принадлежности и три книжки, выставила чемодан в окно, где ожидал разбойник, а следом вылезла сама, прихватив маленький радиоприемник.
— Радио? — удивленно зашептал он. — Не бери. От него один шум. Не годится для потайной пещеры.
— Я не буду его включать, — прошептала Олли, — но заберу. Не хочу оставлять его тете.
На обратном пути, пока они крались по полю, Олли шептала:
— Как здорово у нас получилось! Я и не думала, что разбой — такое простое дело.
— Ты же брала свои собственные вещи, — заметил Грабш, — потому и несложно. А завтра ночью куда тебе хочется?
— На фабрику, — с жаром ответила Олли.
С печной дверцей на спине, или Храпит и не стыдно ему!
Следующей ночью они пробрались на фабрику «Труд и Спрут». Спрятавшись за бесконечными рядами крашеных и некрашеных свиней-копилок и за штабелями коробок, в которых копилки посылали по почте, воровская парочка ждала, когда сторож обойдет зал и уйдет в каморку — вздремнуть полчасика.
За эти полчаса Олли и Грабш подкрались к печи, в которой днем обжигали глину в формах для свиней-копилок.
Печь была размером с комнату и, к счастью, достаточно остыла, так что Грабш мог снять дверцу и взвалить себе на спину.
— Ради бога, Олли, зачем тебе дверца? — спросил он.
— Мне? — переспросила она. — Мне-то она не нужна. Но знаешь, как они завтра обрадуются, если ее не будет!
И она показала на рабочие места девушек-раскрасчиц. Их кисточки и краски лежали рядами на длинных столах, а столы тянулись из конца в конец рабочего зала.
— Смотри, — показала она, — мое место было вон там. Если бы они только знали, что это я устроила им выходной! А может, и два дня пройдет или даже три, пока они закажут и доставят новую дверцу — она ведь такая большая и толстая, да?
— Да, чертовски большая и толстая, — кряхтя, отозвался Грабш из-под своей ноши. Пот катился у него по голой спине. Через пятнадцать минут он поставил дверцу на землю у магазина «Мужская одежда Шникершнукер» и украл рубашку оливкового цвета, которую тут же надел.
— А теперь, — шепнула Олли, — украдем ключи у школьного сторожа! Пусть дети завтра тоже порадуются. Пока он без ключей откроет все классы, наверняка пройдет первый урок.
— Ну, если это так надо, — вздохнул Грабш, взвалил на спину дверцу и зашагал вслед за Олли.
Связку ключей они нашли в большом коридоре на втором этаже, в кармане синего халата сторожа. Выйдя на улицу, Олли забросила ключи в мусорный контейнер садового хозяйства «Помидорка» и насыпала сверху охапку листьев.
— Вот, — сказала она. — Это мне по душе, и остальным тоже понравится — почти всем.
Грабш хотел сбросить свою дверцу туда же.
— Нет-нет, — зашептала Олли, — тут ее, чего доброго, слишком быстро найдут! Дверцу придется тащить к нам в пещеру.
Разбойник скорчил рожу и покрутил выпученными глазами, но так, чтобы Олли не видела.
— Нет, правда, — довольно рассуждала она, — я думала, что разбойничать гораздо труднее. Только есть очень хочется. Ты тоже проголодался?
Из-за угла показался мальчик на велосипеде. Это был подмастерье пекаря — маленький, худенький и заспанный. На багажнике у него стояла большая корзина со свежими булочками. Грабш печной дверцей преградил ему дорогу и рявкнул:
— Булки на бочку!
Мальчик, побледнев от страха, затормозил и спрыгнул с велосипеда. А Грабш скомандовал Олли:
— Возьми сколько нужно и мне тоже набей полные карманы.
— Не надо, пожалуйста, — жалобно попросил мальчик. — Мастер разорется, когда недосчитается булочек. Он не поверит, что это были вы, господин Грабш. Он уже сказал, пропадет хоть одна булочка — и я могу прощаться с работой. Не надо…
— Что стоишь? — поторапливал Грабш Олли. — Уже светает, а с дурацкой дверцей на спине я и так тащусь, как черепаха!
— Я у него ничего не возьму, — сказала она.
— Чего-чего? — переспросил он, сбитый с толку, и уставился на нее, разинув рот. Но тут на другом конце улицы показался полицейский. И парочке пришлось срочно сматываться.
