Н-да. А вот о красотках думать как-то не хотелось. Понятно, что прятаться от проблемы в этой гостинице, и надеяться, что она сама рассосется, глупее не придумаешь. Но вот что делать, он попросту не знал. Самый простой вариант, это сбежать. Вопрос только куда.
В Измайловском не отсидеться. Наверняка там его уже поджидает Егор, с пламенным посланием от воспылавшей любовью малолетки. Плевать, что в этом мире она вроде как уже давно полноценная невеста. Соплюха, с вывихнутыми мозгами, вот кто она.
Л-ладно. Проблема есть. Решить он ее пока не может. Ну коль скоро так, то нужно заняться тем вопросом, закрыть который ему по силам. Конечно тут все зависит не от него. Но француз вроде бы не глуп. А потому есть надежда на благополучный исход, этого, не такого уж и безнадежного, предприятия.
Де Вержи если и не принял его с распростертыми объятиями, но мариновать долгим ожиданием не стал. Что уже само по себе неплохо. Правда, взирал он на гостя с нескрываемым удивлением. Еще бы! Этот парень умудрился уже неоднократно перебежать полковнику дорогу.
А тут еще и явно потасканный вид. По виду очень может быть, что и с похмелья. А может, и с какой горячей красоткой кувыркался до самого утра. Вот так сразу и не определишь.
При таком состоянии хозяина рассчитывать на радушный прием, по меньшей мере глупо. Да и не ровня стрелецкий сотник, полковнику, представителю древнего дворянского рода, пусть и обедневшего. Впрочем, Иван сильно сомневался, что в настоящий момент материальное положение полковника более чем в порядке. Как ни крути, а фаворит цесаревича.
– Здравия тебе, господин полковник.
– И ты здрав будь, сотенный, – степенно, но явно борясь с дурным самочувствием, ответил француз.
Иван непроизвольно отметил, что с последней их встречи русская речь де Вержи, стала куда лучше. Да и гардероб его, признаться сильно удивлял. Европейцы хватались за привычный им туалет, как утопающих за соломинку. Ну или считали русский сущим варварством. Не суть важно.
– Я поговорить хотел, – продолжил парень.
– Ну так говори, – обращая внимание на пару футляров в его руках, предложил полковник.
– Вот так, в прихожей? Ладно, как скажешь, нам гордыня взор не застит.
– Ты за словесами-то следи.
– А ты, коли обрядился в русское платье, так и веди себя соответственно. У нас либо гонят взашей, либо в дом приглашают.
– Может мне тебя еще и гостем дорогим величать?
– Это можешь опустить.
Иван произнес это с таким видом, словно хотел сказать, что если его не пропустят в покои, он попросту развернется и уйдет.
Подействовало. Посторонившись, де Вержи пригласил гостя в дом. Пусть и недорогого, и нежеланного. Потом препроводил в свой кабинет. При этом Иван был более чем уверен, что причина кроется в футлярах в его руках. Ну неспроста же их сюда принесли, в самом-то деле.
– Господин де Вержи, ты уж не обессудь, но я напрямую. Словом, я пришел к тебе объясниться. Признаться, у меня нет желания обзаводиться врагами на ровном месте, или кому-нибудь гадить.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что у меня нет стремления приковывать к себе внимание цесаревича. Мне вообще, чем подальше от сильных мира сего, тем лучше. От подобного соседства, только одна головная боль. Вот к примеру ты, уверился будто я решил оттереть тебя от цесаревича, и быть обласканным вместо тебя. Только не надо на меня так смотреть. Либо говорим напрямую, либо я просто уйду. Потому что иначе разговор не склеится.
– Хорошо. Напрямую, так напрямую. Итак, ты хочешь сказать, что это не так?
– Не так.
– И предложения по податям ты не подавал?
– Не цесаревичу. Словом, вернувшись с Урала, я обнаружил, что мастерскую отца обложили такими податями, что впору зубы на полку складывать. Накипело, вот я и написал несколько предложений. Показал Ирине Васильевне. Та меня подняла на смех. А как те записи попали к Николаю Дмитриевичу, понятия не имею. Ясно, что от Хованской, но как именно не знаю. А там у него вопросы появились. Ну и еще кое-что приключилось, после чего цесаревич решил устроить те состязания.
– Ты об иезуитах, и их планах?
– Знаешь? Ладно. Но говорить об этом все одно не стану. Словом, не рвусь я никуда. А если Николай Дмитриевич обо мне забудет, так только рад буду. Да только, не забудет он. И что теперь нам с тобой друг другу в глотку вцепиться.
– И как ты себе это представляешь? – Снисходительно ухмыльнулся полковник.
– Хорошо представляю. Иль и ты, как иные, полагаешь, что с той атакой татарской конницы, моей сотне просто повезло? И сотня моя не маялась животами по воле Авося? Вижу, что ты так не думаешь. Тогда подумай и о другом. Захочу ли я пойти на убой, и повести за собой своих людей? Иль наплевав на все, сделаю по своему, чтобы и самому уцелеть, и людей сберечь? И получится ли у меня остаться незамеченным? О чем подумает цесаревич, когда увидит в армии полевые кухни? Или мне убеждать его, что все новое используемое мною и не мое вовсе, и кухни эти не из наших мастерских происходят? Кстати, чем бы наш разговор не закончился, кухни для своего полка закажи. Не дело это. Тебе доверили будущих сподвижников царевых, а ты чуть не четверть в Диком поле положил.
– Иные потеряли куда больше, – возразил француз.
– А иные, так и вовсе от болячек ни одного в сырую землю не положили. Не ищи подвоха, господин полковник, то добрый совет, пусть и от молодого воина, зрелому ветерану. Но коли толк в том есть, так отчего отмахиваться. Тем более, что уж более двух десятков стрелецких сотен заказы сделали. А там чай не дураки, и походов по более твоего видели.
– Я подумаю, над твоим предложением.
– Лучше подумай над тем, как нам вместе быть. Сам посуди. Одно дело, когда ты о чем-то говоришь цесаревичу, и то новое идет через тебя. И другое когда я сам себе голова, что-то делаю, а Николай Дмитриевич примечает. Долго ли я так в сотенных прохожу? Глядишь и дворянством одарят.
– То есть, ты хочешь уйти в тень? – Вздернул бровь де Вержи.
И было чему удивляться. Еще бы! Ну кто в здравом уме захочет лишиться внимания и поддержки будущего государя? Гастону подобное было решительно непонятно.
– Хочу, – искренне ответил Иван.
– Допустим, я тебе верю, – в конце концов он ничего не теряет. – Но тогда, может подскажешь, откуда ты берешь все то новое, что от тебя исходит?
– Да мне-то откуда знать, – отмахнулся Иван. – Увидел мушкет германский с теми гильзами, враз подумалось как можно сделать получше. Увидел гранаты, прикинул, что если сделать эдак, то выйдет куда приемлемей. И так во всем. Я так думаю, талант у меня открылся, примечать там, где иные ничего рассмотреть не могут. Ить ничего особенно нового я не придумал, тогда на охоте у цесаревичевой палатки ты был прав. Я просто вижу как улучшить, а не создать.
