Толкаю входную дверь и оказываюсь в просторной приемной. Она совершенно пуста, если не считать дивана и большого живописного полотна с видом Бата в викторианском стиле на стене над ним. Лакированные дубовые половицы громко скрипят у меня под ногами. Из двери напротив показывается женщина, одетая в практичный черный джемпер с воротничком поло и юбку из шотландки. Лет ей на вид примерно под пятьдесят, у нее умное уверенное лицо, в светлых волосах пробивается седина.
– Алекс? – уточняет она.
– Да, – выдавливаю я.
– Меня зовут Дженнифер, рада с вами познакомиться. Вы легко нас нашли? Отлично, проходите сюда.
Она проводит меня за дверь, за которой обнаруживается коридор; на стенах здесь тоже висят виды Бата, только поменьше. Ее кабинет в самом конце. Он небольшой, но очень светлый и веселый с виду, а из обстановки в нем два кресла (бинбегов, к сожалению, не оказывается), книжный шкаф и окно, выходящее в крошечный садик во внутреннем дворе.
– Присаживайтесь, – приглашает она.
Внезапно на меня наваливается чувство острой реальности всего происходящего. Я в самом деле пришел на психотерапию. Я сижу в кабинете психолога, и сейчас она начнет задавать мне вопросы о моей матери. Наверное, мне придется пройти какой-нибудь тест на тип личности? Что от меня потребуется?
– Так, – говорит Дженнифер, опускаясь в кресло напротив с маленьким блокнотом в твердой обложке в руках. – Сегодня у нас с вами будет ознакомительная сессия. Я задам вам несколько вопросов, вы тоже можете спросить меня о том, что вас интересует. Если мы понравимся друг другу, тогда можно будет назначить следующий прием. Вас это устраивает?
– Да. Да, это кажется мне вполне разумным. Спасибо.
Она начинает с вопросов о том, что происходит в моей жизни в настоящий момент и что привело меня к ней. Вкратце рассказываю о последних пяти месяцах моей жизни: о полной вымотанности, беспокойстве и растерянности, которые привели нас с Джоди к разрыву. Она хочет узнать побольше о моем прошлом, о моих отношениях с окружающими, о моей семье. Поначалу я отвечаю немногословно и неуверенно, собственный голос кажется мне странным и нетвердым – сама идея взять и вывалить все это совершенно постороннему человеку представляется мне дурацкой. Но Дженнифер задает вопросы тактично и доброжелательно, и постепенно я начинаю чувствовать себя почти непринужденно. А потом мы переходим к Сэму.
– Очень долгое время я вообще не желал ничего слышать про аутизм, – признаюсь я. – У меня было такое чувство, что это какой-то диагноз, на который можно списать все, что угодно, что-то вроде штампа. Я считал, что он долго не говорит, потому что у него были постоянные отиты, из-за которых возможны проблемы со слухом. Я думал, что он просто беспокойный и застенчивый. Не желал видеть факты. Словом, вел себя как страус.
– Какие чувства вы испытываете по этому поводу сейчас?
– Как будто между ним и остальным миром существует разделительная черта. Ее нельзя назвать непреодолимой, но она есть – это примерно как будто мы все говорим с неразборчивым акцентом, а ему приходится прикладывать огромные усилия, чтобы понять нас и стать своим. Я не знаю, в какой степени он понимает происходящее вокруг. Но иногда он меня просто удивляет – когда высказывает что-то забавное или по-своему выражает привязанность. У меня просто дух захватывает.
– Но вы же говорите с ним? Вы спрашиваете его, что творится у него на душе?
– Я пытаюсь. Может, не слишком усердно, но я пытаюсь. И это заставляет меня задуматься: если это требует такого напряжения от его родного отца, что тогда говорить о других людях? Каково ему в школе? Должно быть, ему очень одиноко. В наш местный паб ходит один пожилой мужчина, я уверен, что у него тоже аутизм. Он все время сидит за столом один, и никто не знает, как с ним разговаривать. Я очень боюсь, что Сэма ждет точно такое же будущее. Ну то есть говорят, что он высокофункциональный аутист, как будто он какой-то компьютер или навороченный холодильник, но он очень сильно отстает от других детей его возраста. Простите, это все, о чем мы с Джоди разговаривали в последние несколько лет. И еще о том, что я постоянно задерживаюсь на работе.
– Думаете, вы задерживались на работе, чтобы не тревожиться за Сэма и не иметь дела с проблемой?
– Я не знаю. Это ведь было бы ужасно, да?
Дженнифер качает головой:
– У каждого из нас свои защитные механизмы.
Потом мы переходим к еще более далекому прошлому, к моему детству и к Джорджу, буквально едва скользнув по поверхности этого бескрайнего резервуара горя. Девяносто минут спустя – хотя мне кажется, что прошло не больше получаса, – мы заканчиваем и сессия подходит к концу. Дженнифер молча что-то записывает, потом вскидывает на меня глаза.
– Ну что, думаю, мы с вами вполне можем поработать, если вас все устраивает?
– Да, если вы не против. Я не очень представлял себе, на что это будет похоже, но оказалось, не так уж и страшно. Я и не заметил, как все закончилось.
Осознаю, что в моей формулировке это звучит примерно так, как будто мне сделали не очень сложную зубоврачебную операцию.
– Вот и хорошо, – подытоживает Дженнифер, поднимаясь и закрывая блокнот. – Тогда давайте запишемся на следующий прием. Кроме того, у меня для вас будет домашнее задание. Попробуйте до нашей следующей встречи проявлять спонтанность. Сделайте что-нибудь, что обычно вам не свойственно. Вы говорили о родительстве, так попробуйте повести себя как ребенок. Хотя бы один раз. А потом мы с вами это обсудим. Договорились?
– Договорились, – киваю я.
По пути на вокзал я в самом деле чувствую физическое облегчение. Будто вышел из тренажерного зала, только на мне нет спортивных штанов и от меня не пахнет потной раздевалкой. Я только что выложил посторонней женщине больше, чем рассказывал кому-либо еще за много лет, она знает обо мне столько же, сколько Джоди, если не больше. Почему я не сделал этого раньше?
Впрочем, я знаю почему. Мне всегда что-то мешало, какая-то тьма, которую мне приходилось сдерживать. Но тьма является всегда, что бы ты ни делал. В конечном итоге нет другого выбора, кроме как развернуться и взглянуть на нее прямо.
Вернувшись в Бристоль, я направляюсь в квартиру Дэна, но тут он пишет мне эсэмэску с просьбой встретиться с ним в «Олд шип». Заполировать психотерапию пивом кажется мне вполне разумным предложением.
– У меня есть идея, – объявляет он, когда я плюхаюсь за столик рядом с ним.
Мы сидим, забившись, по своему обыкновению, в угол и пытаясь не обращать внимания на странного типа в кожаной куртке с бахромой, который молча бьет головой игровой автомат. Сид за своим всегдашним столиком время от времени поглядывает в нашу сторону, но тут же отводит взгляд.
– Так, – говорю я. – Ты рассказывать-то мне собираешься, что это за идея?
– Это касается Эммы.
– О.
– То есть уже слишком поздно, но… ты же помнишь, что в среду у нее день рождения?
