В то же самое время Вильгельм пытался заручиться поддержкой правителей, непосредственно заинтересованных в английском предприятии. Император Генрих IV не собирался мешать ему. От своего ближайшего соседа и тестя Балдуина V Вильгельм добивался если уж и не помощи, то хотя бы благожелательного нейтралитета. Через посланников между ними завязался диалог, беллетризированную версию которого сообщил нам Вас. Граф Фландрии хотел знать, какой ценой Вильгельм готов оплатить его союз, какую часть завоеванных земель согласен уступить ему. «Я сообщу ему письменно», — ответил нормандец, подавая гонцу запечатанное письмо. Распечатав послание, Бодуэн обнаружил совершенно чистый лист! Потребовался и был получен устный комментарий: для правящего дома Фландрии достаточно большой наградой будет сама победа супруга Матильды и последующее обогащение ее детей. В конце концов Бодуэн занял выжидательную позицию, весьма благоприятную для герцога Нормандского. Кроме того, граф Фландрский устроил ему в Бовэ встречу с королем Франции, который без особого восторга относился к «нормандскому проекту», но все же согласился поддержать его при условии, что после смерти Вильгельма Англия и Нормандия разделятся и каждая из них достанется одному из сыновей герцога.
Оставалось обеспечить безопасность восточного фланга Англии. Вильгельм прозондировал намерения короля Дании Свена Эстридсена (сына Эстрид, дочери Кнута), который, как было ему известно, также имел определенные притязания на наследство Эдуарда. Свен отделался красивыми фразами, которые не могли обмануть Вильгельма. Надо было искать другой подход, и в этом Тостиг, вероятно, мог бы оказаться полезным.
* * *
В конце зимы Вильгельм созвал ассамблею своих вассалов. Обычай не позволял вести их ополчение за море, поэтому в предстоявшей экспедиции должны были участвовать исключительно добровольцы. Герцогу пришлось агитировать, и он умело сыграл на врожденной тяге этих людей к авантюрам, против чего сам же он так долго и упорно боролся и что теперь собирался использовать в собственных интересах.
Собрание проходило, как рассказывает Гильом из Пуатье, бурно. На расстоянии Английская держава внушала опасение, и таких предприятий, какое планировалось, еще не бывало в нормандской истории. Каждый более или менее отчетливо понимал, что речь шла не о банальном разбойничьем налете на противоположный берег, а о доставке и высадке в организованном порядке большой армии, способной превзойти на поле боя, скорее всего, более многочисленное войско.
Нашлись несогласные, полагавшие, что поход обречен на провал. Тогда слово взял Гильом Фиц-Осберн и попытался переубедить скептиков. Тостиг, присутствовавший на собрании, также поддерживал вторжение в Англию. В конце концов удалось убедить всех. Герцог изложил задачу и пояснил, что требовалось для ее решения. От каждого он потребовал, соразмерно его состоянию, определенное количество людей и, насколько возможно, судов. Нашлись энтузиасты, изъявившие готовность предоставить вдвое больше того, что от них требовалось. Роберт де Мортэн обязался дать 120 судов вместе с экипажами. От светских господ старались не отстать и духовные: настоятель монастыря в Фекане пообещал снарядить 20 судов в надежде получить епископство в Англии. Герцогиня Матильда экипировала великолепный корабль под названием «Мора», на котором должен был отправиться ее супруг. И вообще ближайшие родственники Вильгельма предоставили большую часть того, что требовалось для экспедиции, зато уж после победы на их долю выпадет самая богатая добыча. Завоевание в какой-то мере приобрело характер семейного предприятия. Авторитет Вильгельма как предводителя был непререкаем. Его род завладеет Англией.
Флот надлежало собрать ко времени летнего солнцестояния. Менее чем за пять месяцев предстояло подготовить все — людей, лошадей, оружие, необходимое снаряжение, а главное, перебросить из разных мест суда и проверить их состояние. Слишком короткий срок, учитывая техническое оснащение той эпохи. Невозможно себе представить, что за это время был заново построен (как это изображено на ковре из Байё) весь флот. Только некоторые сеньоры, располагавшие корабельными верфями и достаточным запасом строевого леса, могли успеть построить новые суда, большая же их часть была куплена или взята в аренду в иноземных портах, в частности фламандских. В результате флот Вильгельма Завоевателя являл собою весьма пеструю картину. Изображение на ковре из Байё представляет собой не что иное, как стилизацию, подверставшую все суда под один тип морского судна, известного как драккар. Останки этих кораблей найдены в погребальных курганах и шведских болотах. Не подлежит сомнению, что это типичное судно скандинавских викингов широко применялось и в Нормандии. Нос драккара обычно украшался вырезанной из дерева головой дракона, волка, лисы или птицы, которые имели магический смысл. Интересно отметить, что похожие изображения можно видеть на капителях романских храмов. На единственной центральной мачте крепился прямоугольный, состоявший из многоцветных (голубых, красных, черных, желтых) полос, парус, который был заметен издалека. Самый большой драккар, обнаруженный в Скандинавии, насчитывает 23 метра в длину, пять в ширину и менее двух в глубину, что дает около тридцати тонн водоизмещения. Сомнительно, чтобы самые крупные корабли Вильгельма превосходили его размерами. Согласно имеющимся в нашем распоряжении данным, на один корабль садилось от двадцати до пятидесяти человек и столько же лошадей грузили на одну шаланду.
Спустя неделю после Пасхи 1066 года, 24 апреля, на небе Западной Европы появилась и в течение целой недели была видна странная косматая звезда. Ученые клирики знали, что в книгах она именуется кометой: это бьmа та самая комета, которой в 1758 году Галлей даст свое имя. По обе стороны Ла-Манша ее появление истолковывал ось как знак, предвещавший грозные события. Предсказатели судьбы утверждали, что комета возвещает большие перемены в участи королей. В Нормандии подобного рода откровения предсказателей только подогревали задор собравшихся в завоевательный поход.
Гарольд знал о приготовлениях, которые полным ходом велись у его противника. Не раз он посылал соглядатаев на берега Нормандии. Одного из них поймали и привели к Вильгельму, который позволил ему возвратиться в Англию, дабы доставить от него ироничный вызов: «Иди и скажи своему господину, что если в течение года он не увидит меня у себя, то мирно проживет до конца своих дней».
Гарольд смело шел на риск, с коим связана была предстоявшая война. В дипломатическом отношении он оказался в изоляции, и даже в самой Англии жители севера противились ему, несмотря на достигнутое с их вождями соглашение. В южной части королевства Гарольд собрал ополчение и организовал береговую охрану. В его распоряжении был хороший флот, составлявший его главную ударную силу. Большая его часть концентрировалась у берегов острова Уайт; командование ею он взял на себя, готовый отразить любую попытку вторжения в его королевство. В начале мая его оповестили о приближении вражеской флотилии. Не нормандцы ли это прибыли?
Но это оказался Тостиг, который во главе отряда фламандских и скандинавских авантюристов пересек Ла-Манш на широте Уайта, повернул на восток и продолжил движение вдоль берегов Суссекса и Кента. Оплошность местных властей позволила ему высадиться у Сэндвича, не встретив какого-либо сопротивления, и, пока Гарольд спешно приближался к городу, склонить на свою сторону часть англосаксонских моряков, корабли которых присоединились к его флотилии. Затем он снова вышел в море, пустившись наутек от Гарольда. Со своей флотилией, в составе которой были и 17 драккаров, приведенных с Оркнейских островов неким перебежчиком из Нортумбрии, он достиг устья реки Хамбер, попутно занимаясь грабежами на восточном побережье страны. Оркнейские острова тогда были частью Норвежского королевства, от правителя которого, Харальда Хардрады, Тостиг и получил поддержку. Возможно, король Норвегии, сам претендовавший на английскую корону, использовал этого смутьяна как орудие для достижения собственных целей. А может быть, Тостиг, обманутый Вильгельмом Нормандским, изменил свой первоначальный план? Скорее всего, он просто служил Вильгельму агентом, связывавшим его со Скандинавией. Мнения историков по этому вопросу расходятся. Сговор между Вильгельмом и Тостигом представляется вполне вероятным. Авантюрист, имевший смутное представление о дисциплине, Тостиг, по мнению нормандца, годился лишь на то, чтобы осуществить диверсионный маневр, не представляя собой серьезного конкурента и соперника.
