Ветер потихоньку начинал крепчать. На проселке у въезда то и дело возникали пыльные вихрики, а алюминиевая обшивка старых складских ангаров грохотала в местах прохудившегося крепления. В нескольких надувных ангарах расположили тех, кого решено было не селить в палатках по шесть человек. Это были дети, старики, пациенты с выраженными болезненными симптомами. Ангары эти привезли и установили непосредственно под задачи карантинного лагеря, и они на авиабазе смотрелись чуждо, словно принайтованные к земле дирижабли. Саму карантинную зону обустроили подальше от основных построек авиабазы и тоже отгородили колючей проволокой. Судя по прохудившимся алюминиевым ангарам, это место было давно заброшено за ненадобностью, да и лучшие дни самой авиабазы тоже остались, судя по всему, далеко в прошлом. За взлетной полосой виднелись пустые капониры, и лишь дальше можно было разглядеть несколько самолетов. Техники в комбинезонах песочного цвета ползали по ним, закрепляя брезентовые тенты по случаю штормового предупреждения.
Пичугин остановился, прикидывая, как лучше попасть ко второму ангару, где, согласно записи Ермакова, разместили пассажиров четвертого вагона. Чтобы не обходить, он пустился прямиком через заросли бурьяна и высоких кустов репейника, обходя старые постройки.
Олег прекрасно понимал, что его миссия по расследованию — пустая формальность. Просто так положено, опросить свидетелей. По сути же, дело будет сразу закрыто ввиду отсутствия подозреваемых. Согласно имеющейся у Ермакова версии, все преступники погибли. И никакой опрос свидетелей не сможет эту версию поменять. Но формальность никто не отменял. Показания нужно получить, подшить и дать заключение. Профессиональные следователи сделают это лучше аналитика ФСБ, но сейчас он единственный, кто может поговорить со свидетелями и восстановить картину происходившего. Пока люди могут рассказывать, нужно использовать это время. Постепенно детали забудутся, а реальные события подменятся фантазиями. Люди, вместо простого рассказа, начнут рассказывать свои версии, теории, соображения.
В принципе, оно, может, так и есть. По какой-то причине вышла ссора, и бандиты перестреляли друг друга. При скоротечных огневых контактах на короткой дистанции это самый вероятный исход, когда гибнут оба противника. Пистолетная пуля мгновенно убивает только в кино или если попадет в голову и определенные участки тела, богатые сосудами. А в остальных случаях даже у того, в кого попали, хватает времени и сил, чтобы ответить. Но Пичугин не собирался придерживаться этой версии. Хорошо, если так. Но надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему. Стежнев мог подкинуть удостоверение кому-то, а сам улизнуть.
«В лагерь ему соваться не было смысла, — думал Олег, путаясь ногами в траве. — Разве только он ощутил недомогание. А это невозможно, времени мало прошло. С другой стороны, он мог перестраховаться. Проще получить медицинскую помощь бесплатно, в лагере, а не вызывать подозрения, обратившись в поликлинику с особо опасной инфекцией».
Но в этом случае Стежнев должен быть уверен, что его не узнают. А он фигура заметная. Раз он устроил заварушку, то его многие видели в поезде и многие запомнили.
Но в то же время приметная внешность, а у Стежнева была именно такая, может стать лучшей маскировкой, если ее изменить. Стоит сбрить бороду, переодеться… Нет, этого мало. Грим? Вряд ли, заметно.
Неожиданно Пичугин едва не по колено провалился в подвернувшуюся под ногу яму.
— Черт! — в сердцах выругался он.
Из ямы торчали прогнившие доски, а сама она оказалась довольно большой, похожей на вход в обвалившееся подземное сооружение, вроде блиндажа.
— С войны осталась, что ли? — Аналитик выбрался из ямы и осмотрел ОЗК на предмет повреждений.
К счастью, прорезиненная ткань не пострадала, а то бы пришлось возвращаться.
Добравшись до ангара, снова пришлось предъявить бейдж и дождаться всех согласований, которые начальник поста провел по рации с вышестоящим начальством. Тумасян, при всей его нервозности и суетливости, сумел весьма недурно наладить службу и быт.
Над входом в металлический шлюз ангара щелкнул громкоговоритель, и знакомый голос Натальи произнес:
— Товарищи! С вами говорит заместитель главного врача карантинного госпиталя Евдокимова Наталья Викторовна. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Выявленные больные локализованы. Угрозы новых заражений нет, но если кто-то из вас почувствует озноб, кашель, головную боль, нажмите на кнопку, закрепленную на столбе в центре вашей палатки. И ждите! После ужина медработники обойдут все палатки, измерят температуру и введут вам специальную вакцину. Если вы страдаете аллергией, пожалуйста, предупреждайте. По поводу любого недомогания нажимайте на кнопку, вам окажут необходимую помощь. Все вещи пройдут дезинфекцию и будут вам возвращены. Пожалуйста, не пытайтесь самовольно покинуть карантинную зону. Это очень опасно!»
— Все вещи, которые при вас, будут считаться зараженными, вы в курсе? — сообщил начальник поста, возвращая бедж.
— У меня диктофон упакован в пакет и опечатан. — Пичугин предъявил устройство, достав его из противогазной сумки.
— Ясно.
Начальник поста распахнул металлическую дверь.
«Если Стежнев в лагере, он не мог не слышать сообщение от Натальи, — подумал Пичугин. — А ведь он в нее стрелял, попал и видел ее мертвой. А тут живехонька. Испугается? Как бы он в панику не впал и не начал чудить. Сдвинуться и потерять контроль над собой от такого сообщения вполне реально. А в нынешней ситуации, когда все идет явно не по плану, Стежнев способен на любые неадекватные действия».
И хотя уверенности в том, что Стежнев действительно в лагере, у Пичугина не было, но тревога в сердце закралась.
«Зачем она выступила? — подумал Олег, переступая порог шлюзовой камеры. — Полагает, что живой женский голос сработает успокаивающе? Впрочем, у нее действительно есть такая способность, вселять в людей уверенность и спокойствие. Может быть, она права? В голосах врачей иногда отсутствовала дикторская формальность, и это добавляло веры в благоприятный исход».
Он не знал, что в это время Стежнев находился неподалеку, всего в двух секторах от ангара, ближе к взлетной полосе. Среди прочих пациентов лагеря Кирилл ничем не выделялся, а что лицо его было сильно разбито, так у многих мужчин наблюдалось то же самое. Один его глаз заплыл, под другим виднелся яркий кровоподтек. Одет он был в дешевые спортивные штаны с оттянутыми коленями и линялую майку, всю заляпанную пятнами крови. Даже близкие знакомые вряд ли бы узнали его, не говоря о Пичугине, который видел его всего пару раз.
Когда Стежнев с бандитами забаррикадировался в пятом вагоне после перестрелки, произошло то, чего он не ожидал. В эфире прозвучало сообщение о группе профессионалов, способных пойти на штурм вагона. Кирилл принял решение моментально. Он перестрелял подельников, которые такого подхода никак не ожидали, одному, похожему на себя ростом и телосложением, изуродовал лицо, переодел в свою одежду, сунул пистолет и удостоверение ФСБ. Потом пришлось поработать и над собой, переодеться в одежду убитого, и, не жалея себя и своей холеной внешности, как следует размочалить лицо несколькими ударами о стену. Стежнев понимал, что в такой обстановке среди пассажиров неизбежны драки, и подобный «камуфляж» будет выглядеть вполне естественно. Насчет документов тоже можно было не беспокоиться, а взять паспорт из кармана убитого. При таком состоянии лица сличить фотографию попросту невозможно, а сам паспорт настоящий и пройдет любые проверки. К тому же документ оказался украинский, для зарубежных поездок и не содержал никаких данных владельца, кроме гражданства.
