Он подумал, что по всем внешним признакам авиабаза старая, возможно, ведет свою историю еще со Второй мировой. А если так, то под землей просто обязаны быть какие-то коммуникации. Часть их наверняка используются по сей день, а часть заброшена или находится в аварийном состоянии. Их необходимо обследовать, так как некоторые ходы могут выходить за огражденный периметр, что сделает побег из зоны предельно простым.
Внезапно внимание Стежнева привлекла фраза, сказанная неподалеку, и он прислушался к разговору медиков.
— Ты слышал, что ростовские говорят? — спрашивал один голос.
— Да мало ли что говорят! Эта мелкая же сказала на совещании, что у нее есть разрешение.
— Мелкая! — кто-то прыснул смехом.
— А что, крупная, что ли? Она же чуть больше этих циркачей-лилипутов. Ей надо было фокусы показывать, а она свой талант в РПН зарыла.
— Ты гонишь! Мне кажется, с ней такие фокусы можно вытворять, что ух!
— Помечтай. Как бы она с нами фокус не выкинула.
— Нам-то что? Нам приказали, мы вводим лекарство.
— Хрен там. Ты письменное разрешение видел? Нет. Значит, что должен сделать? Доложить начальству.
— Сам и докладывай. Если это лекарство так хорошо, как Евдокимова о нем говорила, то это людей спасет. Ты предлагаешь все под откос пустить ради формалистики?
— Так в том и дело, что, кроме ее слов, нет ничего. Ростовские говорили, она вроде дисер лепит про это лекарство. Очень удобно, не надо обезьянок мучить, сразу испытает на людях. Я считаю, что пациенты должны знать, что лекарство экспериментальное и пока не допущено к применению на людях. Вот это может всех спасти, понимаешь?
— Тихо, блин! Смотри, она идет.
Стежнев напрягся. Он постарался убедить себя, что Наталья даже при близком контакте не сможет его узнать. Но тревога не отпускала.
— Вот больной, — произнес один из мужских голосов.
— Вижу, — ответила Евдокимова. — Нормально ему досталось. Уже выяснили, в каком вагоне он ехал?
— Да. В двенадцатом. Пасюк Леонид Пантелеевич. Гражданин Украины. Паспорт международный, поэтому пока не ясно, где прописан, состоит в браке или нет.
— А орган, выдавший документ?
— Там просто четыре цифры, хрен их разберешь!
— Я же просила следить за речью! — напомнила Наталья. — Сколько лет?
— Мне или ему? Ему двадцать семь.
Стежнев, не открывая глаз, услышал шорох пластикового противочумного костюма. Наталья присела рядом с ним на корточки.
— Больной, вы меня слышите?
— Да. — Стежнев заставил себя поднять веки.
— На что жалуетесь?
— Головная боль, тошнота, — прошептал Стежнев.
— Сознание теряли в драке?
— Да, было. Секунд на десять вырубился.
Наталья как невролог осмотрела глаза, потребовала высунуть язык, оскалить зубы и лежа найти пальцами кончик носа. Стежнев все выполнил точно.
— Понятно. Признаков нарушения кровообращения в мозгу нет. За те часы, что прошли, что-нибудь да проявилось бы. Сотрясение да, есть. Ушиб мозга. Ушибы мягких тканей лица. Постельный режим, мочегонные легкие, бессолевую диету, а в остальном не по моей части, — сообщила Наталья.
— И куда его? Обратно в сектор или в ангар к сердечникам?
— Мы поставили еще одну палатку для неинфекционных, — ответила Наталья. — Там нет тяжелых, только те, кому нужен присмотр, как и ему. Аллергики, с нервными расстройствами, с сотрясениями мозга и переломами. Свяжитесь с Тумасяном, скажите, что я распорядилась.
— Хорошо.
Наталья направилась прочь, но остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:
— Да, и еще! — Она жестом подозвала к себе ростовчанина и продолжила в полголоса: — Я слышала все, что вы говорили перед моим приходом. Каждое слово. Если произойдет утечка панической дезинформации, вы понимаете, что произойдет? — Ее голос глухо звучал из-за шлема. — В лагере начнется паника. Люди перемешаются, солдаты применят оружие, польется кровь. И эта кровь будет на ваших руках и руках тех, кто не умеет элементарно держать язык за зубами. Я предупреждала, никакой самодеятельности! Не хотите работать, рапорт на стол и можете возвращаться по месту жительства!
— Врачебная тайна тут ни при чем! — ответил второй из медиков, подойдя поближе, он нарочно повысил голос, вызывая начальницу на скандал. — Вы используете ситуацию в личных целях! Пациенты должны знать, на какой риск идут.
— Прекратите орать! Какие личные цели? Вы или глупец, или вредитель! — возмущенно обернулась Наталья.
— Ой, да слухами земля полнится. Вы и пациентов подставляете, не сообщая им, что препарат экспериментальный, и нас, врачей, которых обманом заставили колоть это препарат. И не надо пугать нас беспорядками в лагере. Люди умные, они поймут, если им рассказать. Кто захочет рискнуть, примет участие в вашем эксперименте, а кто не захочет…
— Кто не захочет, тот умрет, — отрезала Наталья. Она взяла спорщика за рукав и, потянув за собой, отвела еще на несколько шагов в сторону от Стежнева: — Хочу напомнить, что смертность от легочной формы… Да, от легочной формы чумы составляет почти сто процентов, даже если мы начнем лечение антибиотиками. Каждому пациенту я лично все объясняю и даю подписать информированное согласие на участие в эксперименте. Я знаю, что если не применить циклосульфон, все, заразившиеся в поезде, умрут в течение десяти дней. Впрочем, много слов. Много слов, для таких, как вы. Для любителей всюду отстаивать не справедливость, а личное о ней представление. Устраивать бунты и революции ради призрачных великих целей. Много слов. Я скажу короче. Вас и других подстрекателей я отдам под суд. Сейчас отстраню от работы. За нарушение субординации и отказ от выполнения своих прямых обязанностей в чрезвычайной ситуации. За действия, способные повлечь массовые беспорядки и гибель людей. Я не юрист. ФСБ найдет нужные формулировки, а сейчас идите переодевайтесь. Ваша работа закончена. — Она уже собралась уходить.
— Что? — возмутился ростовчанин.
— Э, Серега, остынь! — Кто-то попробовал его остановить, но безуспешно.
Стежнев увидел, как парень в защитном костюме метнулся к Наталье.
— Ты, мандавошка наперсточная! — выкрикнул он. — Ты мне угрожать будешь? Сама пойдешь под суд.
И тут Стежнев в лучах заходившего солнца увидел лицо Натальи за блистером шлема. Что угодно он ожидал увидеть, любое выражение на ее лице, сосредоточенность, холодный расчет, испуг, решимость… Что угодно, но только не чистую искреннюю улыбку.
— Стой, дурачок! — со смехом попыталась остановить Серегу Наталья.
Но тому уже кровь ударила в голову. Он сделал шаг, занес руку. А дальше произошло невозможное. Стежнев не смог отследить движение Натальи, на его взгляд, она просто пропала в одном месте и появилась уже за спиной у Сереги. Одно молниеносное движение, точное, как пуля. Захват за запястье, короткий мощный рывок, и вот уже Серега лежит в траве с заломанной за спину рукой, а Наталья, прижав его коленом, вызывает по рации военный патруль.
