— Ты только не дергайся, пожалуйста, — вкрадчивым тоном попросила Наталья. — А то костюмчик, не ровен час, порвется. А они у нас в дефиците. Интересно, если все же порвется, ты согласишься на применение экспериментального препарата или предпочтешь на авось, стрептомицином
[38] и тетрациклином лечиться по старинке?
Прибывшие военные в ОЗК отконвоировали фельдшера Серегу в сторону комендатуры. Наталья осмотрела остальных медиков. Никто не проронил ни слова.
— Больного не забудьте доставить, куда сказано, — она указала на Стежнева. — И не забывайте, зачем вы здесь. Если забыли, я напомню. Вы здесь, чтобы спасать людей. И то, что они пока выглядят здоровыми, ничего не значит.
Из второго ангара выскочил Пичугин, увидел Наталью и прямиком бросился к ней, путаясь в полах ОЗК. Наталья махнула ему, мол, не спеши, подожду. Стежнева подняли на носилках и понесли к указанной палатке.
— Ты в порядке? — спросил Пичугин, перебравшись наконец через свободный от палаток пустырь.
— Что со мной станет? — отмахнулась Наталья.
— По рации услышал, как ты патруль вызываешь…
— Я поняла. Сам как?
— Работаю. Жарко. А у тебя?
Наталья осмотрелась, убедившись, что на пустыре, кроме них, никого не осталось.
— Так себе, — призналась она. — Похоже, будут проблемы.
— С чем?
— С циклосульфоном. Не знаю, кто слил информацию, но скорее всего, из Воронежа просочилась, больше неоткуда. Пошел слух, что препарат экспериментальный. Сейчас меня впрямую обвинили тут в преследовании личных целей.
— Чушь, выкинь из головы. Один придурок — это еще не показатель.
— Надеюсь, — ответила Наталья. — Но ситуация нехорошая. Письменного разрешения на руках у меня нет. В Воронеже пациент без сознания, его письменное согласие получить было невозможно.
— Но ты же не могла бросить его умирать! Клятва Гиппократа и все такое. Да и статья есть, неоказание помощи.
— Не беси меня! При чем тут клятва Гиппократа? Она не имеет ни малейшей юридической силы. А мои действия формально пока подсудны. Если бы пациент умер, мне бы не было ничего. А выживет, мне светят большие неприятности, могут и срок вкатить, реальный или условный. В любом случае это похоронит всю разработку. Но ты прав. Я не могла просто бросить его умирать. Да и этих всех… — Она неопределенно повертела пальцем в перчатке. — Тоже.
— С присягой все сложнее, — ответил Пичугин. — Точнее, проще. У тебя много дел?
— А сам как думаешь? И предчувствия, повторюсь, у меня нехорошие по циклосульфону. Тумасян помалкивает, но я вижу, что он тоже недоволен, что я колю препарат, не имея на руках письменного разрешения. А у тебя что?
— Надо закончить с показаниями свидетелей. И я должен тебя предупредить. Только учти, информация секретная.
— Да не тяни!
— Тип, который в тебя стрелял у больницы, — это Кирилл Стежнев. Прихвостень Ковалева. Он же, этот Стежнев, руководил бандитами при нападении на дом Лемеха в «Изумруде». Удостоверение на его имя было найдено в кармане одного из бандитов, устроивших перестрелку в поезде. А перестрелка была в четвертом вагоне. Именно там, где ехал наш воронежский «удав». В этом есть какая-то связь, но я никак не могу понять, какая именно.
— Да уж. Для совпадения как-то слишком. Что ты об этом думаешь?
— Голову сломал, но ничего конкретного не складывается.
— Но по факту Ковалеву я позвонила из-за чумы в Москве.
— А со мной Ковалев связался из-за чумы в бункере Бражникова.
— Да. И у нас есть один больной, который каким-то образом заразился в Москве и попал в Воронеж. По времени он мог заразиться только от Серикджана. Выходит, Ковалев может быть как-то связан с путем, которым зараза попала в Москву?
— Каким-то. Да. Но каким? Надо узнать у Трифонова, не был ли кто-то командирован из той воинской части, где работал Бражников, в южном направлении. По времени наш воронежский мог заразиться от Бражникова?
— Разве что утром в понедельник, до полудня. Так Стежнев мертв?
— В том и дело, что я не уверен. Но смотри, если наш парень — это военный из бункера, то при нем должно было быть удостоверение личности. А может, и какие-то секретные данные, которые он вез куда-то. Иначе зачем его выслеживал Стежнев? Трифонов должен знать. Но при нем ничего не было, кроме старенького смартфона. Я не представляю такой смартфон в руках офицера. А солдат не посылают в подобные командировки. Понимаешь? Неувязка на неувязке. И среди карантинных из четвертого вагона нет той девушки, Карины, которая дозвонилась в полицию Воронежа. Узнай, где она, мне важно с ней переговорить. У нее ведь были подозрения насчет проводницы, может, она ключ ко всему. И мне надо понять, как правильно построить для нее вопросы и на чем ловить.
— Это мы сейчас выясним.
Она связалась по рации с медиками, ведущими документацию.
— Да, девушка, без температуры и других признаков продромы отправлена в седьмой сектор. Карина Сабитова.
— Где это? — уточнил Пичугин.
— Вон там. — Наталья показала на палатки за пустырем. — Я должна разобраться, какой олух отправил пассажирку из четвертого вагона не в ангар вместе с остальными?
— Ну, тогда я пойду, закончу с формальной частью, затем к Карине, а потом уже возьму проводницу за жабры. Так будет продуктивнее всего.
— Хорошо.
— И будь осторожна. Если Стежнев в лагере, тебе может грозить опасность.
— Не смеши! Все, давай, пойду я работать.
Глава 18
В которой врачи из самых лучших побуждений устраивают большую беду, а Стежнев впервые в жизни распечатывает презерватив
Кроме дежурного медика, в каждой зоне работали по два солдата в ОЗК, которые забирали принесенные из чистой зоны воду, вещи, перекидывали мусорные мешки в огромные контейнеры. Поутру грузовики должны отвезти скопившийся мусор к заранее отрытой яме в степи, вывалить, после чего все планировалось залить бензином и сжечь. А пока оранжевые корыта ждали, чтобы их наполнили. Установить более серьезные границы не было ни времени, ни возможности. Колючая проволока огораживала только основной периметр, и вышки с пулеметами и собаки — все это было на границе огромной территории. Внутри же все разделения на чистую и карантинную зоны были весьма условны.
Люди не могли усидеть в палатках. Мешала духота, которую не разгонял даже крепчающий ветер, и отсутствие развлечений. Из громкоговорителей, закрепленных на ангарах, доносились исключительно инструкции по поведению в карантине и призывы сохранять спокойствие. Это многих нервировало. Людям хотелось общения, и они выходили из палаток, не обращая внимания на уговоры медиков, обсуждали положение, в котором оказались.
