– Как сюда попал – не помнишь?
– Трудно, знаешь ли, помнить, как ездил на «Скорой» в отключке… Врачи говорят – повезло. Илона быстро сообразила, что со мной стряслось, и машина быстро доехала…
– Илона… – вовсе уж непонятным тоном протянула Авдотья. – Значит, тебя «Скорая» из нашего офиса забирала…
– Не повезло… Прихватило бы в Виварии – ты бы меня быстрее выходила, чем здешние коновалы… Перевезли в Тосненскую райбольницу, те сюда отфутболили… Сам-то ничего не помню, Натали рассказала.
– Понятненько… И какой же диагноз поставили?
– Что-то мудреное, я не запомнил… Вон там написано, почитай. – Я показал на табличку, висевшую на спинке кровати.
Авдотья табличкой не заинтересовалась, спросила о другом:
– А улица Садовая тебе ни о чем не говорит? Ничего не напоминает?
– Садовая? Ну, есть такая здесь, в Песочном. Где-то во-о-он там, где дорога на Сертолово. В Зоне тоже есть, и даже прилично сохранилась для Зоны. Вообще-то это популярное название, вроде бы в поселке Металлострой имеется такая, не помню точно.
– Не помнишь точно… – с непонятной интонацией повторила за мной Авдотья. – А что Натали рассказывает? О том, как все с тобой началось? Ее к тебе пускают?
– Была пару раз… – неохотно сказал я. – Что рассказывает, что рассказывает… Дескать, только вошел в приемную Эйнштейна – вдруг захрипел и упал, головой о край стола приложился.
Говорить о жене не хотелось, и я резко сменил тон:
– Очнулся – гипс, закрытый перелом. А в гипсе, ты не поверишь… – Я округлил глаза и закончил таинственным шепотом: – Золото и брильянты!
Авдотья любила похохмить и такие подачи подхватывала с полуслова. Но сейчас осталась мрачна и серьезна.
И я, кажется, понял причину. Не сразу, поначалу протормозил, но разглядел: звездочек-то на погонах столько же, да размером они поменьше… И просвет всего один.
Вот это да… Что же стряслось в Виварии за две недели моего отсутствия, что Авдотью разжаловали аж на четыре ступени?
На мои изумленные вопросы она пренебрежительно махнула рукой.
– Не бери в голову… Так надо. Никто меня не разжаловал. Конспирация.
Ну да, ну да… конспирация… У жаб вонючие секреты и тайны плодятся сами собой. Размножаются делением, как амебы.
Неразжалованная спросила прежним заинтересованным тоном:
– А другие посетители бывают? Наши, из Вивария?
– Ты вскарабкалась на балкон и разбудила меня, чтобы устроить допрос? – парировал я, устав от непонятного разговора. – Говори, что хочешь сказать, хватит ходить кругами.
– Скажу. Чуть позже и не здесь. Надо срочно и незаметно свалить отсюда.
– Из палаты?
– Из госпиталя. Петенька, все очень серьезно. Вопрос жизни и смерти. Ты знаешь, я никогда не шутила такими вещами. И сейчас не шучу.
Не шутит, понял я. Надо идти. Сколько бы лишних инъекций ни вкатили потом за нарушение больничного режима – надо.
– Надеюсь, ты подогнала машину к самому входу? – спросил я. – Не очень хочется рассекать по улице в пижаме.
– Все продумано. – Она распахнула свой рюкзак, начала извлекать новенькую, в упаковках, одежду. – Переодевайся, размер вроде твой.
– Может, выйдешь?
– Никак нельзя… Потом объясню, сейчас поверь уж на слово. Не стесняйся, я в первую очередь врач…
«Кто-кто, простите, здесь стесняется? Питер Пэн? И чего стесняется – своего атлетичного накачанного тела?! Да я за твою семью переживаю – насмотришься и отлучишь от ложа супруга-задохлика…» – с такими мыслями я начал стягивать пижаму. Невзначай сделал неудачное движение, поморщился.
– Что с тобой? – мгновенно насторожилась Авдотья, заметив мою мимику.
– Что-то с плечевыми суставами… И коленные тоже не в лучшей форме.
– Странно… Ну-ка, что они тебе кололи?.. – пробормотала Авдотья, изучая карандашные записи на табличке. – Садисты… Ничего, сейчас все исправим, станешь как малосольный огурчик. Ложитесь на живот, больной!
Она достала из рюкзака плоский кожаный футляр с металлической монограммой в углу.
– А в руку нельзя? – тоскливо спросил я, некстати как раз стянувший пижамные штаны.
– Нельзя, – безжалостно отрезала Авдотья, выбирая нужный шприц-тюбик из хранящихся в футляре.
«Все доктора садисты… – подумал я. – Хоть с ними виски двадцатилетней выдержки пей, хоть спирт глуши медицинский – все равно садисты…»
…Садистка она была или нет, но с глазомером госпожа подполковник явно не дружила. Покупая мне все на глазок, дала маху. Джинсы пришлись впору, но рубашка с трудом застегнулась на моей могучей груди, ветровка же – не иначе как прикупленная в сети «Три толстяка» – напротив, болталась как на вешалке, и рукава ее пришлось подвернуть. Но все же лучше, чем в пижаме.
С обувью дело обстояло еще печальнее. Размер вроде и подходил, но у меня очень высокий подъем стопы, и натянуть летние туфли ни в какую не получалось. Пришлось испортить, распоров сверху кожу почти до носка. Кое-как натянулись.
– Готов к труду и обороне, – сказал я, шагнув к выходу.
– Не в дверь, – остановила меня Авдотья. – Уйдем через балкон.
– А что с дверью-то не так?
– Ты не пробовал сегодня выглянуть в коридор? Или вчера?
– Да как-то незачем было… Душ и сортир у меня свои.
– Тебя без особого шума взяли под домашний арест. Вернее, под больничный. Если не брать в расчет штатную охрану госпиталя, то в коридоре сидят и бдят аж трое в штатском, но с удостоверениями. Плюс еще один на лестнице и двое на главном входе. Плюс видеокамера – единственная на весь коридор и нацеленная ровнехонько на твою дверь.
Камера для Питера Пэна не проблема… Но для рукопашной сразу с тремя я немного не в форме. И даже с одним противником исход спарринга будет под вопросом. Пришлось согласиться.
– Ладно, балкон так балкон. У тебя парашют? Или дельтаплан? – поинтересовался я, посмотрев вниз; вид с седьмого этажа открывался замечательный.
– Нет, у меня одногруппник по МОЛМИ работает здесь начмедом.
– На нем и полетим, как на Карлсоне?
– Смешно… Летать не надо. Перейдем по балкону в соседнюю палату, пустую, там наденем халаты. Через… – Авдотья взглянула на часы – …семь минут в коридоре включат бактерицидки, плановая дезинфекция. Друзья в штатском отступят в ординаторскую, оттуда твоя дверь еще видна, а соседняя уже нет, я проверила. Останется только камера, но ты, надеюсь, с ней разберешься? Только так, чтобы не сгорела, – это сразу врубит общую тревогу, они хорошо понимают, кого сторожат.
– Говно вопрос, – успокоил я. С Авдотьей можно не слишком стесняться в выражениях, она сама может словцо и покрепче употребить.
