Роберта меня поражала.
– На том, что жизнь – сандвич с дерьмом, – напомнила я.
– Ну да, ну да. Кинулся тот парень бегом в магазин, а я достала из сумки бесплатный фломастер и подошла к его бамперу. Опустилась прямо на землю и подписала после слова «дерьмо»: «Но только если ты жопа с ушами». Подняться я, конечно, не смогла – пришлось крикнуть подросткам у телефонной будки подойти и поставить бабку на ноги. Они так засуетились – думали, меня кто-то сбил!
Роберта затянулась сигаретой.
– Жизнь – сандвич с дерьмом, ага, как же! Расцелуй меня в задницу! Жизнь – это полька, не забывай об этом! – сказала она.
На душе у меня стало легко впервые за несколько недель.
– Ты вот спрашивала, как я похудела… – И прежде чем я успела себя остановить, я уже рассказывала о колледже, о Грейсвуде и о своей технике визуализации плесени. – Ты первый человек, которому я это говорю, – добавила я. – Он этого не знает, – я показала на потолок.
Роберта смотрела на меня без всякого смеха.
– Ха, – воскликнула она, – на твоем месте я бы всему чертовому миру рассказала! Напиши книжку о диете, заработай себе миллион долларов!
Когда Данте сошел вниз, воздух уже загустел от табачного дыма, а мы с Робертой выпили по две бутылки пива, за которым я сбегала в суперетту. Я босиком валялась на водяной кровати, докуривая третью сигарету.
Роберта и Данте по очереди смерили друг друга взглядами. Его глаза заметались между ее ходунками, красными кедами и пепельницей, заполненной окурками.
– Я как раз рассказывала твоей жене, как мне дали собственное шоу на радио – теперь веду час польки по воскресеньям. Представь, Долорес, берет трубку менеджер радиостанции, и я ему говорю: «Слушай, сладкий, вот ты ставишь всякие развеселые полечки, а замогильный голос вашего диктора портит все впечатление». По телефону менеджер начал выпендриваться, говорит мне: «Почему бы вам не закончить университет по специальности «радиожурналистика», а потом прислать нам кассету с вашей записью? Покажите нам, как это делается!» А я, прикинь, поймала его на слове, только кассету посылать не стала – явилась туда живьем и заставила менеджера сесть и послушать. Оказалось, я ему когда-то татуировку набивала, тигровую лилию прямо на его волосатом заду, и мы друг друга помнили. Так что теперь каждое воскресенье с десяти до одиннадцати я Принцесса польки. Сама себе такое имечко придумала – Принцесса польки, прямо как у этой, как ее, английской леди Дианы. Ты меня, парень, слушай! Я тебе говорю: поставь передо мной микрофон, и я закачу настоящий праздник!
Когда я вернулась, проводив Роберту через улицу, Данте брызгал в комнате «Глейдом».
– Сдаюсь, – произнес он. – Что это было?!
– Роберта Джакиевич, владелица тату-салона.
Он поднял ее бокал со следами помады и сказал, что всей душой надеется – ее болячки не заразные.
– Жизнь – это сандвич с дерьмом, да, дорогой? – спросила я.
Данте вздохнул.
– Если ты злишься, что не помог тебе развлекать тех престарелых женщин, извини, я ничего не смог с собой поделать. Тебе, конечно, трудно понять, но поэтический импульс требует бережного обращения.
Он вышел в кухню и вернулся с недоеденной мясной нарезкой и одной из наших с Робертой бутылок пива.
– Понимаешь, – заговорил он, – все началось с ощущения моей руки в серой перчатке, которые выдают тем, кто несет гроб. То было вдохновение, зачатие всего произведения. Как же объяснить… Интеллектуально говоря, я пытался излить это ощущение в элегию – по крайней мере, я так задумал. Но ощущение не было элегическим, оно оказалось… сексуальным. Неожиданно, не правда ли?
Данте запрокинул голову и опустил сразу несколько ломтей вареного окорока в рот, жуя и продолжая говорить:
– И пока я сидел среди католических завлекалочек твоей бабушки, случилась самая интимная вещь, которой нельзя было противиться… А что, ржаных булочек не осталось?.. Видишь ли, первый час у меня был затык, потому что я не понимал главного. Я же заинтересовался ощущением шелковых перчаток, а не их символическим значением! Чувственный аспект, понимаешь? Наконец я сказал: «Ладно, Дэвис, хрен с ним. В задницу всех этих гипсовых святых, которые на тебя смотрят». Позволил поэме свернуть к эротике, дал на это свое согласие – и разрешился.
– Разрешился?!
– Да! Среди сонма святых и мучеников и старых говорящих… кошелок в гостиной! Динамика невероятная – меня просто подхватило и понесло. В процессе создания стиха я встал, спустил штаны и мастурбировал до оргазма. Я не планировал – это был акт выживания. Подожди, это только черновой вариант, но я хочу, чтобы ты послушала…
Он сбегал наверх и снова вернулся с листком.
– Вот, слушай:
Затворник, несший гроб, выстреливает свое семя,
Свою жидкую эротику в ночной воздух.
Траектория.
Белые иконы и святые
С пустыми глазами ему свидетели…
– Ты занимался этим, пока я была внизу с бабушкиными подругами?
Данте гордо улыбнулся.
– Конечно, нужно еще дорабатывать, но все необходимые составляющие налицо. Этот дом для меня живой! Он буквально радиоактивен – в поэтическом смысле… Я ощущаю здесь небывалый душевный подъем.
– Мне послезавтра уезжать, – напомнила я. – У меня весь ноябрь рабочий.
Ночью я заперлась в бабушкиной комнате и легла на ее кровать, катая ржавый камушек двумя пальцами. Потом увидела пятно на ковре у изножья бабушкиной кровати, взяла махровую салфетку и оттерла ковер до чистоты. Драила его сильнее и дольше, чем необходимо.
– Где это мы? – спросила я, проснувшись. Данте настоял, чтобы снова сесть за руль. Мы стояли у «Бургер Кинга», съехав с крупного шоссе.
– Холиоке, Массачусетс. Закажешь поесть, а то мне нужно отлить?
– Чего тебе взять?
– Не знаю, ну, бургер с сыром, большую порцию жареной картошки, ванильный коктейль.
Я нехотя подошла к прилавку из нержавеющей стали. Кассиры в фастфудах нетерпеливы и нерешительны.
– Добро пожаловать в «Бургер Кинг», у нас не жарят на сковороде, а готовят на гриле. Что вам предложить?
Веснушчатая девочка-подросток с волосами медового цвета. Как Шейла, о которой я думала перед тем, как заснуть. Я повторила заказ Данте, и девочка быстро натыкала что-то на кнопках кассы.
– Все или еще что-то?
– Э-э… И чашку чая, наверное.
– Со сливками и сахаром, мэм?
– Как хотите. Да.
– Пять восемьдесят пять, мэм.
Была середина дня, посетителей мало. Вокруг пустые столики. Пока Данте шел к одному из них, я увидела путь, который проделала наша с ним жизнь: сплошная линия на «Волшебном экране», петляющая туда-сюда на сером фоне.
