– Я тоже могла бы ограничить себя в еде. Мне это не повредит. Хочешь, вместе сядем на диету? «Метрекал» же еще продается?
– Так, я наслушалась унижений на гребаное десятилетие вперед, – отрезала я. – Еще хоть слово, и я выброшусь из машины и положу голову под чьи-нибудь колеса.
Перед нашим домом стоял фургон «Элис ТВ». Я ждала в машине, глядя, как голова мастера показывается над подоконником моей комнаты и снова исчезает. Когда он наконец уехал, насвистывая, я протопала вверх по лестнице мимо бабки и заперлась. Нажав кнопку «Включить», задержала дыхание. На засветившемся экране появились «Игры новобрачных».
– Муж целует вас с открытыми глазами или закрытыми? – спрашивал Боб Юбэнкс одну из новобрачных.
Не в силах успокоиться, я пересмотрела, что у меня есть в разных пакетах и пачках, и начала с «Малломарс», запихивая их в рот целиком. Голос старого врача не умолкал. «Ох, и толстая же ты», – твердил он.
– Жена скажет, что с закрытыми, но на самом деле это не так, – сообщил новоиспеченный муж.
– Не закрываешь? – с тревогой переспросила жена.
«Пошел ты», – сказала я, а он и ухом не повел! Стараясь успокоиться, я выглотала большую кружку пепси. На прошлой неделе мама купила мне на пробу новинку – плавленый швейцарский сыр в упаковке с краником. Впервые увидев его, я поморщилась, зато сейчас украшала крекеры и чипсы широкими лентами сыра. Отыскав упаковку черствых «Лорна Дун», я добавила швейцарского сыра на сандвичи. Потом выдавила по капле на кончик каждого пальца, вроде лака для ногтей, и слизала язычки сыра по одному, повторяя, пока упаковка не опустела. Немного успокоившись, я открыла пакет «Эм-энд-эмс» и принялась есть драже в обычной последовательности: красное, зеленое, желтое, снова желтое, коричневое.
План по нейтрализации заботы о моем будущем оказался столь божественно прост, что я поразилась, как я раньше до этого не додумалась. Нет аттестата – нет колледжа: нужно просто провалить выпускные!
На экзаменационной неделе в школьных коридорах было шумно: одноклассники обеспечивали себе задел на будущее, даму или кавалера на выпускной и досрочно открыли сезон загара. Я ходила между ними невидимая, как тень, на мгновение омрачающая их счастье.
На экзамене по мировой истории я заполняла страницы официального теста сложнейшей, словно тканой, штриховкой, полностью исписав новенькую «Бик».
– «До какой степени дилемма Гамлета отражает дилемму современного человека?» – хотела знать учительница английского. Сидевшие передо мной соученики покашливали и сопели, изредка бросая ручку, чтобы потрясти затекшей рукой. Было понятно, ей нужно, чтобы мы подняли тему отчуждения – каково остаться одному в холодном мире. Учительница хотела, чтобы я жалела Гамлета со своей последней парты, вернее, стола – из-за жира я не помещалась за обычной партой. Весь год ее взгляд скользил по мне как по пустому месту, будто я этакий фрик-невидимка. Мне было совершенно не жаль Гамлета с его дебильной нерешительностью; кому я сочувствовала, так это старому королю-призраку, который огреб полное ухо яда и помер, а остальные худо-бедно жили себе дальше.
– «Не знаю, не читала», – вывела я поперек мимеографической копии листка с вопросами.
На физиологии взяла у мистера Фречетта ламинированный пропуск в туалет и успела домой как раз досмотреть «Поиски завтра».
– Почта, Долорес, – сообщила бабка, когда сериал закончился. Ее голос дрогнул. – От твоего отца, – прошептала она.
На открытке был шимпанзе в квадратной академической шапочке. Изнутри вылетела сотенная купюра. «Жаль, что я не могу быть рядом в такой торжественный день. Это тебе на обновки. С любовью, папа», – значилось в открытке.
Я представила ответное благодарственное письмецо: «Дорогой папа, спасибо тебе огромное, что сломал мне жизнь. Ты хоть в курсе, что я разожралась как слониха, а торжественного дня у меня не будет, потому что я провалила экзамены? Возвращаю тебе твои деньги. Примотай эту сотку скотчем к кирпичу и засунь поглубже в задницу. Боком, чтобы влезло. С любовью, Долорес».
Я плакала до самого дна пакета попкорна с сыром и маминой банки ирисок «Метрекал». А в это время в школе мистер Пуччи, склонный по-прежнему быть моим другом, убеждал педсостав взглянуть на оборотную сторону вещей. Утром он привез мне на дом хорошую новость, квадратную шапку и мантию для парада выпускников (а я даже не удосужилась сходить на репетицию).
– Долорес, ну пожалуйста! – Бабка стояла над моей кроватью, держа выпускную мантию. Ее щеки порозовели от раздражения. – Человек специально приехал, все привез. Он ждет внизу. Что мне ему сказать?
Я смотрела на телеэкран в притворном трансе.
– Скажи этому гомику, чтобы занимался своими делами, – бросила я.
Мистер Пуччи ждал еще четверть часа, не передумаю ли я. Я посмотрела в окно, как отъезжает его желтый «Фольксваген», и вытянула изо рта влажную, пыльную штору, запоздало спохватившись, что жевала ткань. Нацепив академическую шапочку, я принялась фланировать перед зеркалом, глядя, как она чудовищно не подходит к форме моей головы и безжалостно подчеркивает толстые щеки и трясущийся тройной подбородок.
Два дня спустя мать и бабушка стояли передо мной в новых цветастых платьях и с залитыми лаком прическами из парикмахерской.
– Не пойду, – сказала я. – Это фарс, я вам заранее могу сказать.
– Нет, я не в силах постичь, как юная леди может нарочно пропустить церемонию вручения аттестата, – сказала бабка.
– Детка, ну, не упрямься, – уговаривала мама. – А после поедем в «Китайский рай» и отметим!
– Нечего отмечать, – сказала я.
– Или даже в шикарный ресторан! А что, имеем право!
Я хлопнулась на кровать и зажмурилась.
– В последний раз говорю, – сказала я. – Я буду смотреть «Хохмы», а потом пойду в ванную. Я не собираюсь нацеплять эту дебильную шляпу и ходить по сцене вместе со всякими лицемерами.
– Мистер Пуччи будет очень разочарован, – сказала мама.
Глаза широко раскрылись сами собой.
– Кстати, о лицемерах! – заявила я.
Бабка уперлась руками в бока.
– Знаешь что, Бернис? Пусть мисс Зануда сидит дома, а мы с тобой поедем. И я даже попробую эту, прости Господи, еду китайцев. И без нее повеселимся, невелика потеря.
– Браво, бабуля, – хмыкнула я. – Бис. Очень убедительно.
Когда они действительно выехали с подъездной дорожки, я пришла в ярость.
– Предательницы! – сказала я вслух. Мстительно схватив сотку, присланную отцом, я грохнула входной дверью.
Я не переступала порог суперетты Конни уже три года. Задыхаясь от одышки, я набила тележку сладкими десертами в коробках, банками с картофельными палочками – всем, что попадалось на глаза. У витрины деликатесов мое внимание привлекла красная середина ростбифа.
