В буфете нашлась одинокая керамическая чашка с вырезанной, как на горе Рашмор, девушкой в гавайской юбке из травы. К девушке были проволокой прицеплены две болтающиеся керамические груди. «Тряси, не сломай, – гласила надпись на чашке. – Магазинчик сувениров Лулу из Гонолулу».
Я вернулась в спальню и уселась на обшарпанную кушетку. В фотолаборатории сейчас начинается третья смена – наклеивают бирки с адресами, проверяют наличие реактивов. Я сняла трубку позвонить и передать привет, но передумала. Прежним знакомым не звонят, если новая жизнь удалась.
«Ты законченная тупица, потому что пьешь кофе в одиннадцать вечера, – сказала я себе. – Теперь ты до утра не заснешь». Кажется, в квартире скрипнула дверная ручка – я представила, как улыбающийся Данте без стука входит в мою квартиру, потому что его сюда привела интуиция. А я – рада ли я? Пытаясь разобраться в себе, я заснула.
Утром я поднялась рано. В овальном окне мелькали ноги других жильцов – сплошь клоги, как у санитаров, или ортопедические тапочки. Летом учителя путешествуют, напомнила я себе. Данте, наверное, гостит у родственников или сидит в каком-нибудь религиозном ритрите, молясь о подружке, которая будет любить его безо всяких условий.
Я вышла в свежий, солнечный день и спустилась с холма в Монпелье. В цветочных ящиках под окнами магазинов цвела красная герань. По тротуарам, насвистывая, спешили клерки.
«Он появится, – сказала я себе. – Этот городок называется «и жили они счастливо до скончания дней».
«Гранд Юнион» оказался почти пустым. Кассирши в одинаковых красных халатах и с прическами как у Фэрры Фосетт рядком стояли за своими кассами, болтая друг с дружкой. Я набрала полный пакет низкокалорийных продуктов, прибавив «Телегид» и флакон «Изи-офф» для загаженной духовки. В аптеке я позволила себе футболку с надписью «Гора Особенная» и резиновые шлепанцы для душа. От шопинга я расслабилась, почувствовала себя в этом городке своей, обычной покупательницей.
Уже перед самым восхождением на холм на втором этаже дома по Сейт-стрит я заметила салон красоты: «Дом Эль chez Jolie
[22]». В больших окнах красовались два баннера: «Входящим добро пожаловать!» и «Взгляни, смотрится как Фэрра!»
В парикмахерском кресле я разглядывала себя – дряблую Долорес с одутловатым лицом и длинными волосами цвета грязи. Из палитры оттенков я выбрала «пепельная блондинка». От парикмахерши пахло кокосовым маслом. Щелкая ножницами и жужжа феном, она болтала, не закрывая рта. Получался монолог. Она голосовала за Форда, а не за Картера, потому что Форд, по крайней мере, работал как человек. На девичнике ей подарили шесть мультиварок, а после рождения дочери она перестала бегать по утрам, потому что у нее началось недержание.
– Если Джимми Картер так сильно хочет быть президентом, – говорила она, – пусть ему хирург-пластик белесые губищи уменьшит. Или хоть покрасит.
Через три часа я ушла, непохожая ни на Фэрру Фосетт, ни на себя, но рассудив, что это ничья. Повинуясь импульсу, я зашла в дамский магазин и купила ночную сорочку цвета лососины за целых двадцать пять долларов, стараясь не встречаться взглядом с продавщицей. Затем снова вернулась в аптеку за розовой помадой и феном. Когда я добралась до вершины холма, от одышки кружилась голова.
Рассудив, что миссис Уинг и С. Месси – две вдовы-компаньонки, я оделась в белую оксфордскую блузку и ситцевую юбку, но когда постучала в дверь квартиры на первом этаже, мне открыл костлявый старик в синем кимоно, пижаме и тех самых мягких шлепанцах, которые я видела утром.
– А-а, вы, должно быть, новая жиличка, – сказал он. – Входите, входите. – Его взгляд отскочил от моей прически а-ля Фэрра и остановился на белой блузке. – Я Чедли Месси, – представился он моей груди.
Пухленькая маленькая миссис Уинг сидела, обложенная вышитыми подушечками и обставленная фарфоровыми безделушками. Ее кимоно было красно-желтое, оттенков крови и яичного желтка, а на голове – черный паричок «под пажа».
– Как приятно познакомиться с вами лично, – улыбнулась миссис Уинг. У нее была белая напудренная кожа и желтые зубы.
Она указала мне на двухместный диванчик с подлокотниками в виде резных деревянных драконов. Престарелый романтик втиснулся рядом со мной.
Я рассудила, что если начать разговор, то губы перестанут дрожать.
– Интересная расцветка, – похвалила я халат. – Сразу роллов с яйцом захотелось.
Не уловив юмора, миссис Уинг спросила, вернулась ли я в Монпелье или приехала впервые.
– Впервые, – ответила я. Миссис Уинг кивнула. Даже не поднимая глаз, я чувствовала, что искатель приключений меня разглядывает.
– А вы – брат и сестра? – спросила я.
Старики одновременно засмеялись.
– Мы с мистером Месси близкие друзья, – пояснила миссис Уинг.
– С проживанием, – добавил он.
– О, – сказала я, – разные люди – разные вкусы.
– Разные люди, разные вкусы, – повторила миссис Уинг, захлопав в ладошки, – прелестно! Это обязательно нужно записать в нашу книжку, Нектарчик!
Нектарчик тронул меня за запястье:
– Мы с Маргарет ведем журнал интересных коллоквиализмов, – объяснил он.
– Это не я придумала, это песня Слая из «Фэмили стоун».
Миссис Уинг поднялась с дивана:
– Если я сейчас не запишу, то все забуду.
Чедли просунул ладонь между нашими ногами.
– Вы, видимо, очень любите фарфор, – обратилась я к миссис Уинг, ушедшей на другой конец комнаты.
– О да. Страсть к восточной культуре и сблизила нас с Чедли. Как там вы выразились – людей столько же, сколько предпочтений?
– У нас с Маргарет полная совместимость, – сообщил Чедли, пройдясь костяшками по моему бедру. – Например, мы каждую ночь наслаждаемся сексуальным соитием.
Улыбка у меня стала кривой.
– Подумать только, – отозвалась я.
Миссис Уинг вернулась на диван, а рука Чедли – на его колено.
– Сколько бы вы нам дали? – спросил он. – Ну, смелей?!
Кожа у обоих была как мятый бумажный пакет, но в моих интересах было промахнуться посильнее.
– Ну, шестьдесят три, шестьдесят четыре?
– Ха! Не угадали! Мне семьдесят семь, а ей – восемьдесят один!
– Неужели? – восхитилась я. – А так и не скажешь. В чем ваш секрет?
– Я, кажется, уже его раскрыл, – подмигнул Чедли. В кухне тинькнул таймер духовки, и старикан пошаркал за напитками и закусками.
– Что же привело вас в Вермонт, дорогая? – допытывалась миссис Уинг. – Ваши письма пронизаны удивительной настойчивостью.
Я скормила ей домашнюю заготовку о свежем воздухе и природе.
