Вера говорила на иврите с сильным русским акцентом, но при этом вела себя как английская аристократка и с презрением относилась к евреям — уроженцам Палестины, которым, по ее словам, не хватало хороших манер. Как-то раз они поехали в кибуц, и она держалась там так, словно приехала на экскурсию в какое-то дикое африканское племя. Образ ее жизни тоже сильно контрастировал с типичным образом жизни тогдашних жителей Палестины. Она любила покупать дорогие вещи, и об этом ходило много разговоров. Однажды у нее порвалась сумочка из крокодиловой кожи, и Йоси сбился с ног, разыскивая в Тель-Авиве место, где ее можно было починить.
В 1946 году, незадолго до того, как Йоси расстался с Вейцманом, они поехали в Хайфу навестить брата Вейцмана Иехиэля, отца будущего президента Израиля Эзера Вейцмана.
За несколько недель до этого Шауль Авигур, с которым Йоси поддерживал постоянный контакт, сообщил ему, что в Хайфу прибывает судно «Генриетта Сольд» с репатриантами, и Йоси отправился встречать его в порт. Однако корабль был протаранен крейсером «Аякс» и захвачен англичанами. Англичане действовали очень жестко, издевались над пассажирами, и были пострадавшие.
Командовал судном друг Йоси Шмуэль Янай по прозвищу Самек. Во время Второй мировой войны «Аякс» прославился тем, что в знаменитом морском сражении одолел немецкий крейсер «Граф Шпее», в результате чего командир крейсера покончил с собой. Поэтому для Самека и его товарищей имя «Аякс» было овеяно легендой. И вот теперь солдаты с легендарного «Аякса» сражались с еврейскими репатриантами…
Йоси привел Самека к Иехиэлю и попросил его рассказать о случившемся. Увидев Хаима Вейцмана, Самек поначалу смутился, но потом освоился и начал рассказывать. Йоси видел, что Вейцман слушает как загипнотизированный и что каждое слово Самека вонзается в его сердце, как кинжал, но за все это время Вейцман не проронил ни слова. Продолжал он молчать и в машине, когда они возвращались в Реховот. И только когда они проезжали мимо холма «Гиват-Ольга», на котором англичане установили самый большой в Палестине радар для обнаружения кораблей с нелегальными репатриантами, всегда одетый с иголочки и, как правило, сдержанный Вейцман дал наконец-то выход своим эмоциям. «Почему ты не скажешь your people, чтобы они взорвали этот радар?!» — вдруг крикнул он, после чего покраснел и снова надолго умолк. Под your people Вейцман имел в виду Шауля Авигура и его людей, с которыми был связан Йоси и которых Вейцман в разговорах с ним обычно иначе не называл. Никогда до этого Йоси не слышал, чтобы Вейцман кричал.
Кстати, через некоторое время радар был действительно взорван, однако к тому времени Вейцман уже изменил свое мнение и подверг эту акцию острой критике, поскольку она взбесила англичан и те грозились нанести ответный удар.
На первый взгляд сочетание Ицхака Садэ с Вейцманом может показаться чем-то совершенно невозможным.
С одной стороны, они были в чем-то похожи. Оба любили поговорить, оба тщательно следили за своей внешностью, и оба от этого страдали; и обоих впоследствии — после создания государства — «вывели за скобки»: отстранили от активной деятельности и еще при жизни списали в архив. (Двоюродный брат Садэ, сэр Исайя Берлин, сравнил его с Гарибальди, но склонность Садэ к саморазрушению не позволила ему полностью воплотить это сравнение в жизнь.)
Однако в целом они были полной противоположностью. Вейцман был «аристократом», манера поведения которого резко контрастировала с манерой поведения палестинских халуцим
[56], а Садэ — бывшим «человеком Книги» и талмид хахам
[57], который хоть и стал атеистом, но так и не смог приобрести хороших манер, из-за чего казался рядом с Вейцманом дикарем и очень болезненно это воспринимал. Кроме того, Садэ, который уже в молодом возрасте выглядел стариком, был, в отличие от Вейцмана, романтиком, для которого война была познанием неведомого и возможностью превратить бессилие в силу, а также пусть и рефлексирующим, но фанатичным революционером.
Тем не менее в глазах Йоси два этих, столько разных, человека каким-то загадочным образом друг друга дополняли. Впрочем, ведь он вырос в Иерусалиме, где можно было увидеть хасидов, которые танцевали рядом с арабскими дервишами, стегавшими себя железными цепями, и слышать вопли плакальщиц на еврейском кладбище на Масличной горе на фоне криков муэдзинов. Не исключено, что именно это научило Йоси воспринимать контрасты и противоположности как нечто само собой разумеющееся и друг с другом вполне совместимое.
Как бы там ни было, но в результате у Йоси, по сути, оказалось несколько отцов: помимо настоящего, с которым он, правда, виделся крайне редко, но которого очень любил, еще четыре духовных: Садэ, Вингейт, Авигур и Вейцман.
Йоси очень хотелось принимать участие в деятельности агентства «Алия-Бет», которое занималось доставкой в Палестину нелегальных репатриантов, и он считал, что вполне для этого подходит. К такому же выводу пришел в конце концов и Шаупь Авигур, которому было поручено возглавить это трудное предприятие.
Авигур знал Йоси еще со времен «Нодедет» и Ханиты, и в характере этого иерусалимского парня, которого Вингейт прозвал The Bomber, его привлекали, с одной стороны, выдержка и сдержанность, а с другой — смелость и способность выполнять боевые задания в одиночку. Также Авигуру нравилось, что, в отличие от некоторых своих товарищей, Йоси не страдал излишней горячностью и был скорее человеком спокойным и ответственным. По мнению Авигура, это могло помочь избежать излишних трагедий.
Кроме того, Авигур уже имел возможность наблюдать Йоси в деле. В 1939 году друг детства Йоси Цви Спектор привел в Палестину судно с репатриантами «Дора», которое пристало к берегу в районе кибуца Шфаим, и Йоси прибыл туда, чтобы помочь Цви произвести выгрузку людей. Два этих сионистских ковбоя-идеалиста, не знавших тогда, что это их последняя встреча, действовали умело и слаженно, как очень дружная команда, и это произвело на Авигура впечатление.
Все это, вместе взятое, и привело его к выводу, что Йоси подходит для великой задачи спасения еврейских беженцев.
Авигур пришел к Йоси после одного трагического события, за которое он не мог себя простить и которое навсегда оставило в его сердце незаживающую рану.
В 1940 году в Хайфу прибыли два судна с репатриантами — «Пасифик» и «Милос». Они были зафрахтованы частными лицами, и на борту у них находилось в общей сложности две тысячи пятьсот человек. (Фактически кораблей было три, но третий — «Атлантик» — находился еще в пути.)
Англичане, взбешенные тем, что, вопреки запрету, евреи все-таки осмелились прибыть в Палестину, арестовали пассажиров и собирались отправить их в лагерь на остров Маврикий, известный своим тяжелым жарким климатом. С этой целью они пересадили людей на судно «Патриа». Однако когда «Патриа» уже была готова к отплытию, Авигур и люди из «Алии-Бет» решили сорвать план англичан, взорвав возле судна небольшую мину. Предполагалось, что мина чуть-чуть повредит корабль, тот не сможет выйти из порта, и, таким образом, высылка сорвется. Взрыв запланировали на время, когда полицейские начнут проводить в каютах ежедневный обыск, а пассажиров выведут на палубу для переклички. Предполагалось именно в этот момент устроить на берегу отвлекающую внимание демонстрацию, а пассажиры, воспользовавшись неразберихой, должны были попрыгать в воду и доплыть до берега. Однако все пошло не так, как планировалось.
