– Да от дружины самые козни-то и шли! – утирая усы и кудрявую короткую бороду, говорил Владимир. – Ну-ко вспомни, кто отца моего предал? Кто Олега с Ярополком стравил, кто убил их обоих? А? То-то и оно, что дружина!
– Без дружины нельзя! – сокрушался старый воевода.
– Кто говорит, без дружины! – соглашался князь. – Но и та, что была, не надобна.
– Новые люди нужны! Верные! Княжеские! – обгладывая кость, говорил изголодавшийся в походе воевода. – А вот я помню, к тебе какой-то, сказывали, приходил, тот, что мурому Солового во дворе твоем теремном зарезал. Где он? Он ведь служить шел и, видать, от души к тебе рвался. Где?
– А кто его знает! – ответил, стараясь казаться беспечным, князь. – Пришлось его в погребе закопать. Должно, и сейчас там.
– Ты что! – Добрыня швырнул кость на серебряное блюдо. – Ты что, вовсе, что ли, совести не имеешь?! Зима ведь прошла, а он у тебя все тамо? Он же тебя от врага лютого спас!
– А что я мог поделать? Тут вся дружина, как стая волков, глядела…
– Ну!.. – сказал Добрыня, не находя слов… – Ну! Я таких, как ты, не встречал! Будто тебя и не баба рожала!
– Погодь! – крикнул князь.
Но Добрыня отшвырнул ширинку которую расстелил на коленях, чтобы не запачкать рубаху.
– Чего ты разошелся! – кричал ему Владимир.
– Как тебе служить?! Как тебе служить, скажи ты мне, племяш мой дорогой, ежели от тебя такая благодарность?!
– А как мне его было помиловать при всем честном народе?! А? У меня самого тогда голова на ниточке болталась.
– Не голова у тебя, а бубенец пустой! Только звонить и можешь!..
– Да ладно тебе! – примирительно и хитро сказал князь. – Сказывают, он христианскому Богу веровал… Вот ежели Бог это истинный, стало быть, и храбр тот жив пребывает!
– Тьфу! – Добрыня с досады плюнул Владимиру под ноги, и Владимир побелел. Но Добрыня был один таков, кто мог себе позволить говорить князю истину.
– Давно надо было его из темницы вызволить да правой рукой во всем сделать!
– Давно? – закричал Владимир. – Да у меня варяги на шее сидели! Они только за льдом в Царьград ушли, я только вчерась известие получил, что они назад не возвернутся!
– А вот седин! Седин же надоть было не с Рогнедой воевать, а воина того слобонить!
– Да от него небось уже и костей нет!.. – вздохнул князь.
Но Добрыня его не слушал. Бурей пошел он по терему, кликнув холопов с заступами, велел немедля раскапывать заваленную дверь погреба.
Мужики, торопясь, принялись разгребать еще не совсем прогревшуюся землю. Дорылись до окованной двери. Надсаживаясь, отворили. Тяжким духом нежили и грязи вынесло из дверного провала.
– Эй! – крикнул Добрыня, не решаясь войти в темницу. – Жив ли ты там? Кем тебя кличут?
– Ильей! – глухо раздалось из-под земли.
– Что? – схватился за сердце воевода. – Ильдей? Ильдей, ты сказал? Да Ильдея года, почитай, с два сюды мертвого приволокли!
– Ильей! – сказал, вырастая в дверях, страшный, с провалами глазниц, черный от грязи и зеленый от отсутствия света, богатырь. – Дайте одежу какую ни на есть, согнило на мне все.
Его стали переодевать прямо здесь. Сняли прогнивший тулуп, что с великим трудом просунула ему в оконце Мальфрида, шерстяные одежды вязаные, которым Илья и названия не знал.
– Немедля это все в огонь! А малого – в баню! – скомандовал Добрыня. – Сколь же ты тут обретался? – спросил он Илью.
– Счет времени потерял. На Пасху полгода было ровно!
Добрыня припомнил, что не так давно христиане праздновали воскресение из мертвых Бога своего. Его удивило, что все дружинники-христиане говорили друг другу «Христос воскресе» и целовались троекратно. И радовались…
– А кто ж питал тебя, что ж мороз тебя не забил? – ахал Добрыня.
Илья же вдруг улыбнулся и сказал твердо:
– Видать, моя служба впереди! А что Господь меня спасает – так это не впервой! Бог даст, и ты просветишься светом Его…
Илью вымыли в бане. Долго стригли, расчесывали бороду и густые завшивевшие кудри. Затем, обрядив в новую одежду, с трудом найденную тиунами – все Илье мало, – повели ко князю.
Владимир сначала не поверил, что Илья жив. Ахнул и он, услышав столь сходное с именем верного Ярополку хана печенежского имя Илья. Совсем как Ильдей! О нем помнил Владимир, и сетовал, и завидовал покойному брату, коему служил верный печенег. И жалел, что убили Ильдея варяги, а то не было бы ему цены в дружине у Владимира.
Когда же Илья явился, сутулясь и нагибаясь под притолоками дверными – так велик и высок он был, – в покоях княжеских, Владимир вызвал охрану нарочитую: мало что Илье в голову взбредет!
Илья встал посреди гридницы, где встретил его князь, едва не доставая потолка головой, прямо и открыто глядя князю в лицо. Редко встречал князь такой ясный взгляд. Владимир тонко чувствовал всех, с кем говорил, и он сразу понял – с Ильей обиняком да увертками толку не добьешься.
– Зла на меня не держишь? – спросил он напрямки.
– За что? – пророкотал богатырь. – Что ты меня в погребе закопал? На все воля Божья! И ты в сем не властен. За что на тебя гневаться?
– Разве ж тебе там хорошо было?
– А ты разве не в погребе? – усмехнулся Илья. – У каждого свое испытание.
Владимир растерялся. Он не верил, что несправедливо заточенный и обреченный на смерть человек может не таить обиду и ненависть. Князь подошел к Илье, кому оказался чуть ли не по грудь:
– Верно ли говоришь, что не таишь злобы?
– Бойтесь уловляющих душу… – загадочно ответил Илья. – Ты же меня в душе моей укрепил…
И Владимир понял, что этот верзила не обманывает.
– Я ведь воли тебя лишил…
– Воли меня никто лишить не может, – перебил его Илья. – Я и в темнице свободнее тебя, князь.
Добрыня только руками всплескивал и хлопал себя по коленям. Нравился ему этот детина. Очень нравился!
А Владимир путался в мыслях и, что сказать Илье, не знал.
– Служить-то мне будешь? – спросил он растерянно, как провинившийся мальчишка.
– На тебе печать избрания Божия! – сказал Илья. – В дружине твоей служить буду, пока ты пути своего, Богом указуемого, не поймешь. Пока деяния твои Бог допускает…
Совершенно теряясь оттого, что никто никогда так с ним не разговаривал, Владимир сказал-догадался:
– Ты христианин?
– Да, – ответил Илья и показал выжженный на груди своей крест.
– Тогда на святыне своей поклянись служить мне верно…
– Господь не велел клясться и заповедал заповедью своей: «Не клянись»… Я тебе, князь, обещаю, и в том слово мое верно. А теперь пусти меня. Я своих отроков искать пойду да гридня…
