С падением четырех главных городов Хазарин: Итиля, взятого шахом Хорезма Максудом, Семендера, взятого и разрушенного Владимиром, Самкерца, захваченного арабами-мусульманами, и Тьмутаракани – последнего оплота Хазарин – казалось, опасность, исходившая от этого государства, исчезла навсегда. Мусульмане истратили все силы на завоевание части Хазарского каганата и к наступлению дальнейшему не имели сил. Владимир же только набирал мощность и готов был воевать сколько угодно.
Он собирался предать своих вчерашних союзников – вполне в традициях языческой руси и собственной политики. Как предали варяги и русы Ярополка, как предал варягов Владимир, так собирался он изменить и договору с греками. Но, считая себя умнее и хитрее всех, Владимир жестоко ошибался!
Византийские дипломаты прекрасно учитывали этот вариант и принимали меры к тому, чтобы Владимир его не осуществил. Столетиями сражаясь за свою древнюю державу, византийцы наладили такие дипломатические связи и такую сеть шпионажа, что им, казалось, были известны самые сокровенные мечты и тайные желания киевского князя. Оказав помощь в разорении государства Хазарии, византийцы совсем не желали вторжения Владимира в Крым; возможности к недопущению такого вторжения были. Большая часть населения, как и в Киевской державе Владимира, в Хазарии жила не в городах, а в селищах и кочевьях. Они не только не были покорены, но даже не пострадали от войны. И Хорезм, завоевывая часть Хазарского каганата, все силы расходовал не столько на штурм полузатопленного Итиля, сколько на обращение в ислам всего населения, оказавшегося на захваченной территории. И хазары-язычники охотно ислам принимали. Во-первых, эта новая для сих мест религия отвечала на многие философские и религиозные вопросы, на которые не могло ответить язычество. Во-вторых, все принявшие ислам были равны, вне зависимости от происхождения: в это время считались родственными люди не по крови, а по вере, и, самое главное, сыны ислама не могли продавать друг друга в рабство. Однако так не было с хазарами-христианами, а они составляли, несмотря на все гонения и массовые репрессии, значительную часть населения каганата. Они не жили в горах, где господствовали хазары-иудеи, допуская в бедные кварталы мусульман. Христиане держались в горах по-над Тереком. Вот к ним-то и обратились византийцы, подкинув денег, оружия, а самое главное – благословение на сражение с язычниками от Константинопольского патриарха. А язычниками были славяне и русы, пришедшие от Киева.
Так, как дрались терские православные христиане, не дрался никто на Кавказе: за спиной уходящих на север киевских войск, как волчьи стаи, собирались отряды хазар-христиан, люто ненавидевших Хазарский каганат, но не собирающихся отдавать свою родину славянским язычникам.
Когда от Ильи, остававшегося в Тьмутаракани с отборным гарнизоном, прискакал вестник и сообщил, что с гор лавиной идут хазары с крестами на папахах, Владимир в первый раз растерялся.
– Как было? – спросил он пропыленного гонца.
Тот едва дышал от бешеной скачки, обливаясь, пил воду и, захлебываясь, говорил:
– Как приступили утром, со всех сторон! Цитадель разрушена. Илья-воевода в проломах лучников поставил. Всех, кто не успел в цитадель забежать, хазары порубили…
– Много их?
– Не счесть! Думали, и не отобьемся! В первом сступе вся молодая дружина полегла. Илья с горстью воев остался. Тут и Господь чудо явил. Сбились мы спина к спине. Батюшка крест православный над нами воздел. Богородицу запели: «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды…» Вдруг эти, что на нас валом валили, остановились, шапки сняли да креститься начали. Отошли.
Сообразил, в чем дело, Добрыня! Отозвав из всех сотен христиан, он погнал их спешным маршем назад, в окруженную Тьмутаракань. Впервые скакали славяне, не скрываясь, поднимая над головою малиновую хоругвь с ликом Спаса Нерукотворного. Они прошли через расступившихся хазар, сменили гарнизон города. Приступили к бесконечным переговорам со свирепыми горцами, которые разговаривали только с теми, у кого в вырезе рубахи виднелся крест, и не иначе как сотворивши крестное знамение.
Часть их отошла в горы, но взятая в который раз Тьмутаракань оказалась опять непокоренной. Оттуда пришел обоз и совсем редкая дружина, привезшая раненых.
Почти до самого киевского войска их провожали хазары-христиане. Перевязывали самими же нанесенные раны, обмывали, кормили и берегли от иноплеменных, иноверных, рыскавших округ мародеров. На передней телеге, без доспехов, в окровавленной рубахе, ехал Илья Муромский. Простившись с хазарами, врагами-спасителями, возвращался от давно потерянных соплеменников своих к князю-язычнику на службу. Князь, чуть не сам обмывая раны его, расспрашивал, что же произошло там, за спиной ушедшей киевской рати.
– А тем и спаслись, что единоверцами оказались, – только и объяснил Илья.
– Вернуться немедля и всех покарать! – кричал князь.
– Они хазарам четыреста лет не давались, и тебе их не взять! – спокойно отвечал израненный богатырь. – А и побьешь, так скоро сам так завязнешь, что и тебе, и руси всей твоей, и славянам конец. Христиане пришли и заслоном стали между твоей ратью и басурманами, что с гор идут.
– Какими басурманами?
– Кто их знает? Налетело их как воронья на пахоту. Только христиане терские их и удержали, с ними замирясь.
Илья уплывал в полубред от потери крови. Ему казалось, что он плывет среди трав в небо и Богородица протягивает к нему милосердные руки… Тихо качались воловьи рога, скрипели возы, медленно тянувшие в сторону Киева странную победу.
Изрубленный в сече своими братьями, Илья выздоравливал не быстро.
В болезни прошла слякотная зима. Лекари, которых присылал князь, поили его разными отварами, монахи, приходившие из пещер, вправляли выбитые суставы. Илья боролся с черным бредом, иногда ловя над собою склоненный неусыпный взгляд жены, и только на Пасху, совсем очнувшись, попросил есть. Через неделю попытался ходить по горнице. Спросил, возвращаясь в свою военную жизнь:
– Что князь? Где дружины?
И услышал в ответ от старого гридня:
– Дружина с князем на Кафу пошла…
– Зачем?
– Византийцев бить.
Илья долго молчал и вдруг сказал, будто про себя:
– Господи, когда же Ты вразумишь Владимира-князя? Когда возьмешь его под руку свою?
* * *
Еще совсем слабый после ранения, пошел как-то Илья по Киеву погулять вместе с Дарьюшкой. Неторопливо шли они: громадный воевода, всеми знаемый, и девочка с голубой лентой в русой косе. Прошли ворота, вышли из Подола, где лепились друг ко другу многочисленные лавки разноплеменных купцов. У девочки глаза разбежались: тут в лавках продавались ткани – поволоки драгоценные, шали заморские, шелк китайский, платки диковинные. Тут же портные шили платье разное, а в отдельной палате работали стригольники. Особыми ножницами вырезали узоры на бархате, который после того «рытым» назывался.
