Когда стало понятно, что англичане на Среднем Востоке все-таки оказываются самой могучей силой, Авитабиле умудрился перейти на службу к ним, не слезая с губернаторского трона: в последние пять лет своей службы он, уже полный генерал, исполнял обязанности британского губернатора Северного Пакистана. Так что когда пришло время проситься в отставку по возрасту, он отправился именно в Лондон, к королеве Виктории.
Императрица была необыкновенно милостива к покрытому славой и боевыми ранами авантюристу-наемнику, спросила его о дальнейших планах и сумела сдержать удивление, когда тот заявил, что намерен вернуться в родную Ажеролу, чтобы провести остаток дней в смиренных сельских трудах. В качестве особой награды генерал неожиданно попросил разрешения взять с собою на обратном пути несколько племенных коров с острова Джерси, которые вообще-то были категорически запрещены к экспорту.
Именно эти коровы, скрещенные с местной породой “бруна итальяна”, дали начало замечательной расе “ажеролезе”, до сих пор составляющей основу молочного животноводства в Южной Италии. Их-то молоко и оказалось идеальным для моцареллы. Не буйволиной, а как раз наоборот — коровьей, “фьор ди латте”. Популяризаторы гастрономической истории, как всегда, все напутали.
А буйволицы? Ну, что буйволицы: с ними никаких чудес нет. Их колонисты из арабской Африки и Ливана привезли — сначала в Сицилию, а потом и в Кампанью — еще в начале VII века. Только и всего.
В САМОМ ДЕЛЕ КРЕСТЬЯНСКИЙ ПИРОГ С МОЦАРЕЛЛОЙ
(на шесть больших ломтей)
Для теста:
2 стакана (250 г) муки
Полпачки масла, холодного, лучше даже замороженного, — мелкими кубиками
2 яйца
1 столовая ложка сахара
Соль и свежемолотый черный перец
Для начинки:
3 полных стакана (400 г) натертой на крупной терке моцареллы, только не дешевой, “для пиццы”, а настоящей, хорошей, без дурацкой экономии
Кусок толстой салями размером с ладонь (100 г), тонкими двухсантиметровыми полосочками, или горсть мелких зеленых оливок, или вяленых помидоров — или такая же горсть мелкого изюма, и тогда уж немного цукатов и кураги
Еще 6 яиц, тщательно взбитых
Соль, перец, немного тертого мускатного ореха
2011. Всё сначала
Четыре глинтвейна
Сен-Гилем-лё-Дезер, берег Бретани в центре Амстердама, Шотландия
Вот так вот выдохнуть и начать всё сначала.
Порыться день-другой в интернете на сайтах мелких маклерских контор, потом взять билет до Ниццы, там машину — и поехать на запад, вдоль моря, не торопясь. Почти сразу за Монпелье, где Прованс, собственно, уже кончился, и начинается Лангедок, свернуть направо и наверх в горы, через Синьяк и Аниан, вдоль тесной долины Эро. В общей сложности дорога займет часа четыре, не больше. После средневекового Чертова моста (это не тот Чертов мост, где Суворов, тот вообще в Швейцарских Альпах, но этот старше лет на четыреста), дорога свернет налево, по узкому ущелью ко въезду в деревню. Тут оставим машину, дальше пешком; та улица, что идет по верху склона, это и есть rue du Bout du Monde, улица Края Света.
По правой стороне — крошечный ресторанчик-крепри без названия, как и было написано в объявлении. “Спросить Жан-Филиппа”.
Спрашиваю. Жан-Филипп входит с кухни, ему лет сорок, он тощий, носатый и почти лысый, я так всегда представлял себе провинциального школьного учителя — в круглых металлических очках, в ковбойке и накинутом на плечи свитере с завязанными на груди рукавами.
— Это вы продаете гостиницу? Анонс… Вы в интернете вывешивали анонс
— А… Здравствуйте. Я, верно. Пешком шли от паркинга снизу? Хотите горячего выпить?
В конце декабря холодно даже в Сен-Гилем-лё-Дезере. Летом здесь должно быть страшное пекло, а вот теперь промозгло, туман лежит прямо на брусчатых мостовых. Хочу горячего, да, конечно.
Жан-Филипп приносит глинтвейна в пивном стакане на блюдечке с несколькими кусками темного тростникового сахара.
За окном отлично видно дом напротив, сложенный из крупных блоков желтоватого песчаника, с пробивающимся кое-где в швах мхом, с сухими бечевками дикого винограда вверх по углу до самой крыши, с давно не крашенными амбарными воротами из толстенных серых брусьев, собранных по-старинному, в елочку
— Ну, вот он и есть. Это не гостиница в общем-то — скорее приют для туристов-бэкпекеров. Там три дортуара больших, по пять кроватей, и два парных номера на первом этаже. В мансарде квартира для управляющего. Маленькая, но с ванной. Вон, вон окно треугольное приоткрыто. Крышу мы перекрыли два года назад, и лестница совсем новая. Грибка в доме нет, трещин нет, балки целы. Вторые пятьсот лет он, может быть, не простоит, но лет на двести его еще хватит, я думаю. Пойдем посмотрим? Я возьму ключ.
Мне не надо на двести лет. Мне бы… А впрочем, черт его знает, на сколько мне.
Сен-Гилем-лё-Дезер официально входит в тройку самых красивых населенных пунктов Франции. Сертифицированный Край Света: древний вулканический цирк посреди горного массива, куда тысячу двести лет тому назад удалился от ратных трудов легендарный племянник Шарлеманя рыцарь Гилем — нам его привычнее было бы звать Вильгельмом. В дословном переводе — Святовильгельмова пустынь.
Теперь тут романский монастырь XI века, с уцелевшим почти до камешка главным собором, где сохранилась в окованной железом раке щепка Истинного Креста, и сумасшедшей красоты средневековая деревня, вытянутая вдоль русла хрустального ручья.
С тех пор, как тут проходил южный рукав паломнического пути в Сантьяго-де-Компостелу, Сен-Гилем практически не изменился. Вот только паломники едут теперь другими дорогами. Так что два летних месяца, июль и август, попадается все же кое-какой пеший и проезжий турист, но остальное время — гулкая пустота переулков, медленно наливающийся виноград, овечий сыр с крошечных хуторов по округе. И вот этот приют с полутысячелетними стенами — по цене двухкомнатной еврокоробки из-под ботинок в Зюзине.
На двести лет хватит. Сколько я тут протяну? Через три месяца озверею? Оба сопьемся с нею? А с чего вдруг? Вино тут легкое, должно быть. Ну, максимум вот этот глинтвейн научусь варить в холодный сезон. Да и всё.
Или нет…
— Эти вот деньги, что мы запросили, — говорит Лина, — это, в общем, все, что вы платите. Еще двести евро в год — тариф за стоянку на канале. За электричество, воду — как все платят, так и мы, ни центом больше. А так она ничего почти не требует. Мы восемь лет на ней прожили, и только раз нас таскали в сухой док, красить корпус, чистить ржавчину. Лена, да черт же возьми, перекипает же бишоп у тебя, сколько же можно, когда ты уже научишься следить, я просила, и опять.
Лена, полная, смешная, в зеленом тренировочном комбинезоне, который ей мал во всех критических местах, несется на камбуз, хлопая пятками шлепанцев поверх толстых само-вязаных носков, тряся огромной копной вьющихся мелкими пружинками волос с едва намечающейся проседью, и возвращается с желтой эмалированной кастрюлькой, половником и тремя кофейными старбаксовскими кружками, нанизанными за ручки на пухлые, почти детские черные пальцы.
