Был холодный день, и я немного промок, пытаясь сбежать на гарвардской лодке, к тому же солнце уже заходило, так что я начал дрожать. Некоторые из студентов отошли чуть в сторонку – совсем как в Гарварде, и сейчас смотрели на закат, оставив недоделанной одну стену. Салли жестом велела своей банде отправить обратно на склад пандус, ведущий в адское почтовое отделение.
Мы сгрудились в задней части фургона с оборудованием, которым управлял Зепп Стилман, и направились к платной дороге – чем быстрее мы выберемся из города, тем лучше.
Проехав где-то с километр, мы наткнулись на первый КПП. Солдаты в больших закрытых шлемах стояли перед «хаммерами», перекрывавшими большую часть полос Сторроу-драйв
[38] так, что между солдатами и вращающимися камерами на стойках было невозможно проскользнуть. Они проверяли всех въезжающих и выезжающих из города, а в ста метрах за ними стояла экзоскелетная штука – меха или как там ее называют, с бедрами размером с «Бьюик» и ступнями, напоминающими мусорные баки. Со своего места в задней части автофургона я не мог видеть его верхнюю часть, но представлял себе шарнирные локти и похожее на череп лицо. Люди, создавшие подобный механизм, не могли отказаться от соблазна сделать лицо, похожее на череп. Мой брат Холмен, кажется, управлял такой штукой в Центральной Азии или Центральной Евразии – в общем-то в чем-то центральном. Из-за большого нервного напряжения операторы подобных штуковин очень часто сходили с ума. Та, которая стояла перед нами, не двигалась, но была вполне функциональна, так как вокруг нее дрожала земля, а рядом виднелись свежие следы убийств – машины, которые еще дымились, тела каких-то несчастных.
Наш фургон как можно скорее свернул в переулок, и мы поехали назад к Бостонскому университету. К тому времени, как мы туда прибыли, Жанель обнаружила на форумах объявления о блокировании нескольких крупных городов. Это была операция по зачистке некоторых радикальных элементов, ставящих под угрозу непрочный порядок, – красные банданы в городах плюс армия снаружи.
Мы все еще находились в фургоне, припаркованном в переулке рядом с Даммер-стрит под гигантским дубом, ветви которого с одной стороны опустились почти до земли. Можно повесить на это дерево шину на цепях и качаться на ней под землей, где, вероятно, есть подземные бродяги. Подземные бродяги – это, наверно, бесподобно, особенно если у них есть свой собственный танец, который, как мне кажется, у них есть, поскольку чем еще там заниматься, когда все время сидишь в подземелье?
Я не знал, стоит ли выходить из фургона, ведь нас тогда могут заметить, но Салли проявила инициативу и вылезла, за ней последовала Жанель. Я выбрался за ними и встал в переулке, печально пожимая плечами, словно тряпичная кукла. Салли топала ногами и скрежетала зубами. Она попробовала объясниться со мной знаками, и я понял, что она хочет сказать, что мы в ловушке, – на любом выходе из города нас ждет то же самое. Я лишь взглянул на нее, ожидая, что она скажет, что нам теперь делать; она выглядела уставшей и расстроенной. Когда не можешь нормально говорить, приходится наблюдать за людьми, и, возможно, когда ты их не слышишь, то видишь людей более ясно.
Я пригляделся к Салли. Ее руки подергивались, что обычно означало, что она собирается что-то швырнуть. Шея была напряжена, что означало, что она собирается на кого-то накричать, словно теперь это возможно. Торчавшие во все стороны русые волосы представляли собой великолепный беспорядок, лицо было настолько взбешенным, что Салли пришлось покрутить головой, чтобы успокоиться. Язык она прикусила – так удобнее харкать кровью.
– армия снаружи + красные банданы внутри, – написала она на своем телефоне. – оккупация. городу конец. нам конец. мы в ловушке. – И она стерла это, не нажав кнопку «отправить».
– красные банданы + армия = возможность, – взяв у нее телефон, написал я.
Она лишь молча посмотрела на меня. Я даже толком не знал, что, собственно, имею в виду. В этой части разговора я обычно фантазировал о том, что нам нужно отправить сто человек бегать по улицам города в костюмах коалы, в то время как кто-то другой будет разбрасывать с дельтаплана шарики с галлюциногенной водой. Но так быстро фантазировать на пальцах я не умел.
Я сделал паузу и подумал о Рикки и других банданах, с которыми встречался, и о том, насколько они стремятся стать в чужих глазах героями, что даже просят людей вроде меня помочь их такими изобразить. Я подумал о Холмене и о том, как он свысока смотрел на гражданских до тех пор, пока не получил дырку в черепе. Я подумал о том, как Рикки и его ребята устроили катастрофу во время того мирного протеста, заставив копов решить, что протестующие в них стреляют, и стрелять в них в ответ. Я подумал о том, почему банданы не уходят из города, а армия в него не входит.
– думаю, у меня есть одна плохая идея, – написал я.
* * *
Всю мою жизнь вокруг существовало гигантское пустое пространство, огромная экзистенциальная пустота, которую нужно было чем-нибудь заполнить, и я никогда не понимал, что это хот-доги на колесах Оскара Мейера.
Со своим красным стенобитным тараном в форме хот-дога, окруженным пышной булочкой, он напоминал космический крейсер «Ямато»
[39], сделанный из хлеба и свинины, хотя на самом деле был изготовлен из металла. Студент Массачусетского технологического института по имени Мэт, который снабдил машину мощным электродвигателем и колесами повышенной проходимости, просто хранил ее, пока не настанет удобный случай. А Жанель каким-то образом сумела убедить Мэта, что этот случай как раз настал.
Покрышки были безукоризненного цвета грязи, соответствующего нижней части рамы, которую Мэт спас со свалки в Берлингтоне. По обеим сторонам длинного обтекаемого корпуса из рамы выступали круглые красные кончики наподобие клоунского носа. Эта детка бороздила страну еще до моего рождения, олицетворяя чистую любовь «Боллпарк фрэнкс»
[40] к людям с ослабленным зрением. Один ее вид вызывал у меня аппетит.
Столпившиеся вокруг нас миньоны Салли из числа студентов-киношников проверяли двигатели, шили парашюты, рисовали физиономии на бумерангах, надували секс-куклы, изготавливали пироги для разбрасывающей машины. Другими словами, выполняли обычную процедуру. Такого чувства, как сейчас, я никогда раньше не испытывал и даже не знал, как его определить. Отчасти возбуждение, отчасти сожаление, – но в целом ни то, ни другое. Он помещалось где-то внизу, там, где я всегда представлял, как позвоночник пожимает руки с толстой кишкой. В конце концов я понял – это был страх.
Раньше мне говорили о страхе, но я никогда до конца не верил, что он существует в реальной жизни. Я смотрел, как Зепп Стилман надувает надувную куклу, и во мне что-то дрожало. Я и раньше испытывал чувство вины и отвращения к себе, особенно после случая с Реджинальдом, но сейчас я испытывал беспокойство-страх. Зепп увидел, что я на него смотрю, и самодовольно кивнул. Я кивнул ему в ответ.
