История взаимоотношений суздальских и рязанских князей знала немало войн. Впрочем, и мирные или даже союзнические отношения между ними также были не редкостью. Миром сменится и эта война, в которой было пролито столько крови. Однако старая вражда не исчезнет. Рязанские князья, сыновья и внуки Ростислава Ярославича, будут то признавать над собой власть суздальских Юрьевичей, то ожесточенно воевать с ними. Эта вражда перейдет по наследству и к их потомкам, и уже в новых исторических условиях, сложившихся после ордынского завоевания, между Рязанью и Москвой нередко будут вспыхивать войны, особенно ожесточенные в виду территориальной близости двух княжеств.
ПОСЛЕ ИЗЯСЛАВА
Под 1154 годом летописи сообщают еще о нескольких событиях в жизни Юрия Владимировича и его семьи. В октябре этого года у князя родился сын Всеволод, нареченный в крещении Дмитрием. В том же году в Суздале скончалась супруга князя Глеба Юрьевича (между прочим, единственная невестка Юрия Долгорукого, смерть которой отмечена летописцем).
Другие события года привлекали не меньшее внимание суздальского князя. Конечно же он следил за всем, что происходило вне границ его княжества, особенно в Южной Руси, хотя сведения об этом по-прежнему поступали к нему с запозданием.
Весной 1154 года случилась очередная перемена на новгородском столе. 26 марта новгородцы «показали путь» из города сыну Изяслава Мстиславича Ярославу, сидевшему на новгородском княжении пять с половиной лет. Новым новгородским князем, согласно достигнутой договоренности, должен был стать брат Изяслава Ростислав Мстиславич Смоленский или кто-то из его сыновей.
Тут, однако, возникло непредвиденное затруднение. Как оказалось, князь Ростислав Мстиславич и новгородские бояре по-разному смотрели на то, кого именно считать новгородским князем. С формальной точки зрения престол занял сам Ростислав, вступивший в Новгород 17 апреля того же года. Именно так и было записано в Новгородской летописи («…въведоша Ростислава, сына Мьстиславля»)
; очевидно, именно Ростислав целовал крест новгородцам «на всих грамотах Ярославлих», что в глазах жителей города символизировало переход к нему княжеской власти. От его имени издавались и его печатью скреплялись княжеские постановления.
Но сам Ростислав себя новгородским князем, по-видимому, не считал. Он отнюдь не собирался оставлять Смоленск, а на новгородском столе хотел бы видеть своего старшего сына Романа, Во всяком случае, так расценили произошедшее и в Киеве, и в Суздале. «В то же лето выгнаша Изяславича новгородци Ярослава, а Ростиславича Романа посадиша», — читаем в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях
.
Ростислав Мстиславич пользовался в Новгороде безусловным авторитетом. Как мы помним, он и раньше «отвечал» перед братом за новгородские дела, не раз участвовал вместе с новгородцами в совместных военных походах. Так что до времени вопрос о новгородском князе не имел принципиального значения — все равно Ростислав — сам ли, или от имени своего сына — должен был принимать все основные решения, касавшиеся новгородских дел. Но очень скоро вопрос этот выйдет на первый план, и недоразумение между новгородцами и князем обернется открытым конфликтом. И, как мы увидим, князь Юрий Долгорукий умело воспользуется этим для восстановления своей власти над Новгородом.
Что же касается Ярослава Изяславича, то он недолго оставался без собственного княжеского стола. Летом того же 1154 года умер брат Изяслава Мстиславича Святополк, княживший во Владимире-Волынском. Это, очевидно, случилось во время похода Юрия в Вятичскую землю: Святополк как раз и направлялся из Волыни на помощь брату. По словам летописца, узнав о его внезапной кончине, Изяслав «плакася по брате своем, и потом посла… Ярослава, сына своего, Володимирю княжить».
Очень скоро Ярослав Изяславич зарекомендует себя как сильный и энергичный князь. Вместе со старшим братом Мстиславом он будет не без успеха воевать против Юрия Долгорукого, а впоследствии попортит немало крови его сыновьям, в том числе и самому Андрею Боголюбскому. Пока же он занял княжеский стол во Владимире на Волыни — городе, который занимал особое место в судьбах Изяслава Мстиславича и его потомков. Подобно тому, как Суздаль был оплотом Юрия Долгорукого, его главной экономической и военной базой, Волынь обеспечивала Изяславу и Изяславичам устойчивость и стабильность в Русской земле: именно сюда они могли уйти из Киева в случае поражения и именно отсюда начинали борьбу за киевский престол.
* * *
Между тем дни самого Изяслава Мстиславича были сочтены. В сентябре того же 1154 года он тяжело заболел
[109]. Болезнь была затяжной, оправиться от нее князь уже не смог 13 ноября, «в неделю на ночь… на Филипов день», то есть вечером в канун дня святого апостола Филиппа, Изяслав Мстиславич скончался
[110]. На следующий день его со всеми полагающимися почестями и в присутствии множества народа погребли в церкви Святого Феодора в киевском Феодоровском монастыре, основанном его отцом, князем Мстиславом Великим.
Кончина князя была безвременной. Он умер раньше своих дядьев — и не только Юрия, но и совсем уже старого Вячеслава. Последний, глядя на гроб с телом племянника, с горечью восклицал: «Сыну, то мое было место»; но тут же добавил с плачем: «Но пред Богом не что учинити!»
Князь Изяслав Мстиславич оставил по себе добрую память не только среди киевлян, но и среди жителей других южнорусских областей, особенно «черных клобуков». Его действительно любили и потому искренне оплакивали
[111]. «И плакася по нем вся Руская земля и вси чернии клобуци, — писал киевский летописец, — яко по цари и господине своем, наипаче же яко по отци». Самого Изяслава автор летописи называл «честным, и благоверным, и христолюбивым, славным».
Созданная им политическая система обеспечила ему великокняжеский престол. Она же должна была закрепить престол за его ближайшими родичами, князьями «Мстиславова племени». В общем, Изяслав продолжал ту династическую политику, которую выработали его дед Владимир и отец Мстислав, только с учетом новых условий, сложившихся в связи с притязаниями на Киев Юрия Долгорукого. Еще при жизни он позаботился о последующем переходе киевского престола к брату Ростиславу. Последний владел своей «частью» в Киевской земле и формально считался соправителем брата
[112].
