Но один только страх перед грозными завоевателями не смог бы обеспечить столь длительное существование государства. Правители Орды проводили достаточно осмысленную политику, вовсю пользуясь услугами китайских, уйгурских и хорезмийских чиновников, накопивших богатый опыт по управлению гигантскими территориями. Почтовая и курьерская служба, обеспечение безопасности на дорогах, сбор и учёт налогов и перепись населения, выпуск твёрдой монеты и бумажных ассигнаций, раздача ярлыков и личная зависимость получивших их правителей от хана, отчётность чиновников перед центральными властями, чёткая организация вооружённых сил, специальные службы по сбору и складированию продовольствия и фуража, наведению мостов и прокладке дорог — всё это было поставлено в древнем и средневековом Китае, а затем и в Монгольской державе, на такой уровень, какого не знала Европа. А потому Монгольское государство, особенно поначалу, функционировало вполне успешно. Строгое соблюдение монгольских законов и установлений сочеталось здесь с широкой религиозной терпимостью, а поразительная жестокость — с тщательным расследованием всякого преступления, причём дело могло закончиться как смертной казнью, так и прощением виновного. Своеобразной была и, так сказать, «национальная» политика монголов — весьма различавшаяся в отношении кочевых и оседлых народов, вошедших в состав империи.
Монголы составляли лишь незначительную часть населения основанного ими государства, его правящую верхушку. Их было меньшинство даже в войске, приведённом Батыем в Восточную Европу. Когда-то Чингисхан передал своему сыну Джучи несколько тысяч человек из разных монгольских племён. К началу XIV века, когда Рашид ад-Дин составлял свой труд по истории монголов, часть войска наследников Джучи состояла из их потомков, «а то, что прибавилось в это последнее время, состоит из войск русских, черкесов, кипчаков, маджаров и прочих, которые присоединены к ним»41. С течением времени монголы полностью растворятся в гигантском этническом котле, переплавившем множество самых разных племён и народов великой Половецкой степи. Отдельные роды кочевников — половцев, торков, канглов, «чёрных клобуков» и других — должны были по воле правителей Орды менять привычные места своих обитаний (так, например, «чёрные клобуки» были переселены из южнорусских областей на Волгу). Они смешивались друг с другом, а также с теми кочевыми племенами, которые пришли вместе с монголами в Половецкую степь из глубин Азии. Монголы и раньше считали половцев и торков своими рабами и «конюхами»; теперь, лишившиеся убитых или уведённых в рабство правителей, те и в самом деле сделались их покорными слугами. Это соответствовало специфике социальных отношений у кочевых народов: род или племя, потерпевшие поражение в войне, попадали в зависимость от рода или племени победителей, переходили в разряд «коллективных рабов»42. Но «долгое пребывание в какой-либо стране и земле заставляет натуру человеческую уподобляться ей и изменяет прирождённые черты согласно её природе», — глубокомысленно замечал арабский учёный-энциклопедист XIV века аль-Омари, рассуждая о современной ему этнической ситуации в Золотой Орде. «В древности это государство было страной кипчаков (половцев. — А. К.), но когда им завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом они (татары) смешались и породнились с ними (кипчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их, и все они стали точно кипчаки, как будто от одного с ними рода, оттого что монголы поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить на земле их»43. Удивительно точный анализ тех процессов, которые, как видим, сделались необратимыми уже к середине XIV столетия, всего лишь век спустя после завоевания! Со временем тюркский язык станет родным даже для ханов — правителей Орды. Название же «татары», принесённое из Центральной Азии и Монголии, останется за населением громадных пространств, включавших в себя и Крым, и Половецкую степь, и Поволжье, и часть Сибири. Однако повторюсь ещё раз, что с этнической точки зрения нынешние татары не имеют к завоевателям XIII века практически никакого отношения.
Русские земли, как и земли других оседлых народов, также вошедшие в состав государства Джучидов, оказались в ином положении, чем земли кочевников-половцев. Их безжалостное разорение в ходе завоевания и после него не имело целью ликвидацию собственно государственности; эти земли не были нужны татарам сами по себе, ибо не годились для кочевий. Их надлежало использовать главным образом как источник постоянного обогащения и пополнения рабочей и воинской силы, а для этого удобнее было сохранить существующие в них властные структуры, подчинив их себе и включив во властные структуры Монгольской империи. В 1243 году князь Ярослав Всеволодович, первым среди русских князей, отправился на поклон к Батыю, и тот признал его «старейшинство» над прочими князьями. «Батый же почтил Ярослава великою честью и мужей его, и отпустил, и рек ему: “Ярослав, будь ты старше всех князей в русском языке (народе. — А. К.)”, — сообщает летописец. — Ярослав же возвратился в свою землю с великою честью»44. Сын Ярослава Константин поехал в Каракорум, «к Кановичам»
[24]; два года спустя туда же вынужден будет поехать и сам Ярослав. Пока же вслед за Ярославом к Батыю потянулись другие князья Северо-Восточной Руси. В 1244 году «в Татары к Батыю про свою отчину» отправились двоюродный брат Ярослава князь Владимир Константинович Угличский, юные сыновья убитого татарами Василька Константиновича ростовские князья Борис и Глеб Васильковичи, ярославский князь Василий Всеволодович (сын Всеволода Константиновича), «и с своими мужи»; годом позже — снова Ярослав (на этот раз направлявшийся ещё дальше, в Каракорум) и его братья, Святослав и Иван Всеволодовичи, «с сыновци», то есть с племянниками. Всех их Батый «почтил… достойною честью», «рассудив каждому его отчину», то есть предоставив во владение — уже от своего имени — те земли, которые принадлежали им раньше в соответствии с принятым на Руси династическим счётом.
По этому счёту Ярослав действительно был старшим среди всех оставшихся в живых русских князей, во всяком случае среди князей Северо-Восточной Руси. Но он получил от Батыя не только великое княжение Владимирское, на которое имел бесспорные права, но и Киев, «мать городов русских». Сам Ярослав не поехал в полностью разорённый и обезлюдевший Киев, зато послал туда своего боярина Дмитра Ейковича, который и «обдержал» город в течение всех лет его княжения, а может быть, и дольше. Как мы помним, на Киев претендовали и князья Южной Руси — прежде всего Даниил Галицкий и Михаил Черниговский. Но оба эти князя оставались врагами Батыя всё то время, пока он воевал в Венгрии и других странах Центральной Европы; оба искали помощи у враждебных Батыю правителей этих стран. Позднее и Даниил, и Михаил смирятся и тоже отправятся к Батыю — дабы получить от него свои собственные земли (для Михаила Черниговского эта поездка закончится гибелью). Но Ярослав явился к Батыю раньше их; по-видимому, он с самого начала, первым из русских князей, безоговорочно признал власть татар — и потому был обласкан Батыем более других. Это полностью соответствовало принятым в Монгольской империи правилам, согласно которым первый по времени из тех, кто «присоединился к государству монголов», получал первое место в иерархии племенных вождей46. Позднее, после смерти Ярослава, Батый сделает ставку на его сына Александра — и тот, подобно отцу, проявит полнейшую лояльность к татарским «царям». Так под пятой татар была деформирована вся политическая система Русского государства. Отныне право на княжение в том или ином городе определялось не старшинством того или иного князя, а исключительно волей правителя Орды. И уже заботой русских было сделать так, чтобы ярлык на княжение получил именно тот князь, для которого это княжение являлось «отчиной» и «дединой», который имел на него преимущественные права. Но при существующих сложностях династического счёта, при разветвлённости рода русских князей и, главное, при их постоянной вражде друг с другом получалось это далеко не всегда.
