Хронология событий из восточных источников неясна. Лишь отчасти и сугубо предположительно она может быть прояснена благодаря русской летописи. Имя Улагчи впервые упоминается в ней под 1256 годом, когда ростовский князь Борис Василькович «поехал в Татары, а Александр князь (Александр Невский. — А. К.) послал дары». К кому именно отправлялся в Орду Борис, летопись не сообщает, но в Орде он застал Улагчи: «Борис же, быв [у] Улавчия, дары дал и приехал в свою отчину с честью»69. Это не значит, конечно, что Сартака к тому времени не было в живых: напротив, мы определённо знаем, что он отправился к Менгу-хану и ещё не успел вернуться. Поскольку Улагчи и прежде пребывал в его ставке (вспомним свидетельство на сей счёт Гильома Рубрука), то к нему, по всей видимости, и перешло в отсутствие Сартака управление русскими делами; соответственно, он и должен был принимать прибывших в Орду русских князей. Под следующим, 1257 годом летописи сообщают уже о совместной поездке князей к Улагчи: «Поехаша князи в Татары… чтивше Улавчия…» — и это свидетельство надо понимать в том смысле, что князья отправились для принесения присяги и подтверждения ярлыков к новому правителю Улуса Джучи. Значит, вступление Улагчи на престол можно предположительно датировать 1257 годом. Но когда он умер и к какому времени относится вступление на престол Берке? Вот этого мы, к сожалению, не знаем. Под 1258 годом в летописи вновь говорится о поездке князей «в Татары… чтивше Улавчия», — но есть основания полагать, что данное летописное известие продублировано ошибочно и в нём говорится о той же поездке князей, о которой в летописи сообщалось годом ранее70.
Так или иначе, в том же 1257-м или следующем, 1258 году власть в Орде перешла к брату Батыя Берке. Он сумел достойно продолжить дело брата, упрочив свою власть и укрепив доставшееся ему государство. Известно, что Берке взял себе одну из жён Батыя. Как у любого монгольского правителя, у него было множество жён, однако ни от одной из них сыновей он не имел, и наследником ещё при жизни был объявлен его племянник, внук Батыя Менгу-Темир. К нему после смерти Берке в 1266 году и перейдёт власть над Улусом Джучи, которым прямые потомки Батыя будут править ещё почти 100 лет, до 1359 года. Последним правителем Орды из династии Батыя считается его потомок в шестом поколении хан Бердибек, известный тем, что он принял участие в убийстве собственного отца, а затем перебил всех своих братьев и ближайших родичей, включая малых детей71. С его смертью род Батыя прекратил своё существование.
В русскую историю Батый навсегда вошёл «злоименитым» и «нечестивым» «царём», губителем и разорителем Русской земли и христианской веры, окаянным мучителем, «лютым зверем», «сыроядцем» и «кровпийцем», не могущим до конца насытиться человеческой кровью. Этот образ выступает в повестях и сказаниях о страшном Батыевом нашествии на Русь, о разорении Рязани и других русских градов, в легендарной повести о смерти нечестивого Батыя в «Угорской земле», в публицистических сочинениях более позднего времени, особенно эпохи жестоких битв Московского государства с Ордой, а ещё в русских былинах, где царь Батыга — некий собирательный образ зла, которое несёт в себе вражья сила, нападающая на Русскую землю. (Впрочем, имя Батыги — Батыя — легко заменяется в различных вариантах былин именами других враждебных Руси и по большей части мифических злодеев.) В тюркских же, среднеазиатских и поволжских, преданиях Бату, или Бату-хан, — напротив, некий идеальный правитель идеального государства, Саин-хан, то есть прежде всего «добрый хан». Таковы два полюса представлений о правителе Улуса Джучи, основателе Золотой Орды, и между этими полюсами — злочестивого Батыги и доброго Саин-хана — восприятие Батыя остаётся и по сей день.
Время от времени предпринимаются попытки взглянуть на личность Батыя по-новому, непредвзято, создать его, так сказать, объективный (в какой-то степени «усреднённый») образ — образ евразийского правителя, предшественника московских великих князей и царей, создателя первой в русской истории евразийской империи. Такой взгляд, вне всяких сомнений, правомерен и даже необходим. Но беда в том, что попытки «очистить» образ Батыя от предвзятости зачастую оказываются также несостоятельными — во всяком случае тогда, когда в основу их кладётся та же предвзятость: отрицание очевидного, отрицание самого факта монгольского завоевания и ордынского ига, представление о мирном и почти бесконфликтном сосуществовании Орды и Руси (сливающихся порой в некий литературно-пародийный симбиоз — этакую «Ордусь»). Этот путь представляется неприемлемым, тупиковым, и вставать на него мне бы очень не хотелось. Ибо кажется очевидным, что жертвовать одной истиной во имя утверждения другой и бороться с одним заблуждением (или, если угодно, преувеличением) с помощью другого — принципиально неверно. А пытаться «исправить» негативный образ Батыя за счёт заведомого преуменьшения масштабов той трагедии, которая связана с его именем в истории многих народов, в том числе (и в первую очередь!) Руси, — по меньшей мере безнравственно. Как вообще безнравственно подправлять историю — неважно, с какой целью и в каком направлении. О том, что принесло нашествие Батыя народам Восточной и Центральной Европы, мы говорили уже достаточно много на страницах этой книги, чтобы избавиться от каких-либо иллюзий на сей счёт. Но и игнорировать созидательную деятельность Батыя, его роль в складывании новых форм государственности на громадных пространствах Евразии было бы также непростительным упущением. Просто, повторюсь ещё раз, противопоставлять одно другому не стоит.
Впрочем, едва ли я смог этой книгой изменить чужие, давно сложившиеся представления о первом правителе Золотой Орды. Слишком уж многое зависит здесь от исходных предпосылок, опирающихся, как правило, на этнические, религиозные и иные предпочтения, на силу традиции и исторические мифы, но отнюдь не на знания и исторические факты. Напомню лишь о том, о чём говорил в самом начале: я вовсе не старался оправдать или осудить героя этого повествования, вынести ему какой-либо приговор — неважно, обвинительный или оправдательный. Как известно, это вообще не в компетенции историка. И войны Батыя, и его государственно-политическая деятельность во главе Золотой Орды — та данность, которая на долгие столетия определила ход истории всей Восточной Европы, и русской истории в частности. От этой данности нам никуда не уйти, а потому — хотим мы того или нет — история Батыя есть неотъемлемая и весьма значимая и существенная часть нашей, очень и очень непростой истории. Констатацией этой банальной истины я и закончу книгу.
Примечания
Несколько слов в защиту автора
1 Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Сочинения. Т. 1. М., 1963 (первое издание: СПб., 1900). С. 526.
2 Вернадский Г. В. Монголы и Русь / Пер. с англ. Тверь; М… 1997. С. 6–7.
3 Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. под названием Mongol-un niruca tobcigan. Юань Чао би ши. Монгольский обыденный изборник. Т. 1: Введение, перевод, тексты, глоссарии. М.; Л., 1941 (далее: Козин).
4 Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1: Извлечения из сочинений арабских / Собр. В. Г. Тизенгаузен. СПб., 1884 (далее: Тизенгаузен. Т. 1); Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 2: Извлечения из персидских сочинений / Собр. В. Г. Тизенгаузен; обработ. А. А. Ромаскевич и С. Л. Волин. М.: Л., 1941 (далее: Тизенгаузен. Т. 2).
