А уже по возвращении в Суздаль Юрия ждал новый сокрушительный удар. Весной 1152 года, когда князь Глеб Юрьевич пребывал у отца, Изяслав Мстиславич вместе с союзными ему князьями полностью сжёг и разорил Городец Остёрский — последний из остававшихся у Юрия городов в «Русской земле». Что послужило тому причиной, почему Изяслав решился нарушить договорённость с суздальским князем, неизвестно. Только ли потому, что он чувствовал свою силу и безнаказанность, а черниговские князья — бывшие союзники Юрия — перешли на его сторону? Или же сам Юрий вновь совершил какие-то действия в нарушение крестного целования, может быть, начав «искать» Киев или Переяславль под племянником и братом? Летописи хранят молчание по этому поводу, позволяя нам предположить, что имело место не что иное, как обычная расправа над уже поверженным противником. Что ж, бесконечные войны до крайности ожесточали тех, кто в них участвовал, заставляли даже лучших из князей начисто забывать о милосердии по отношению к побеждённым. Ну а жизнь обычных людей вообще не принималась в расчёт — впрочем, как всегда или почти всегда в нашей истории. Изяслав сделал всё, чтобы не допустить возможного усиления Юрия, его появления на юге в будущем — и, наверное, посчитал, что для этого хороши любые средства. Жители Городца были «розведены», то есть поголовно уведены в полон, крепость же князья сровняли с землёй. Огонь не пощадил даже церковь Архангела Михаила, выстроенную князем Владимиром Мономахом, — полностью сгорел её деревянный «верх», то есть барабан с куполом. Городец Остёрский будет заново отстроен и церковь поновлена только спустя 43 года — в 1195 году, при младшем сыне Юрия Долгорукого князе Всеволоде Большое Гнездо.
Рязанский сапог
В Лаврентьевском списке Суздальской летописи сообщается о том, что из Переяславля Андрей направился «в свою волость Володимерю». Иными словами, Владимир на Клязьме — город, основанный Владимиром Мономахом на окраине Ростово-Суздальской земли, к югу от Суздаля, — назван «волостью» Андрея. Получается, что этот город был передан ему во владение отцом?
Нередко историки так и полагают
. Но, на мой взгляд, это маловероятно. Во-первых, надо учесть, что это индивидуальное чтение данного списка: в других списках той же Суздальской летописи — Радзивиловском и Московско-Академическом — процитированных слов нет
. А во-вторых, судя по летописным известиям за другие годы, Юрий и позднее продолжал распоряжаться во Владимире как в собственном городе. В частности, в 1152 году он заложил здесь каменную церковь во имя своего небесного покровителя Святого Георгия, которая должна была стать центром нового княжеского двора
. Это явное свидетельство его присутствия во Владимире в качестве полноправного князя. Разделять Суздальскую землю, создавать здесь особые уделы для сыновей Юрий по-прежнему не хотел. И несмотря на то, что Андрей действительно полюбил Владимир и предпочитал его остальным городам княжества, этот город, пока жив был отец, его «волостью», по-видимому, не считался. Нет сомнений в том, что у Андрея имелись княжеские амбиции. Но Юрий пытался удовлетворить их иным способом — за счёт соседей. Когда у него не получится это на Киевщине, он обратится в другую сторону, а именно в сторону Рязанского княжества. Правда, произойдёт это несколько позже, в последний год его пребывания в Суздальской земле. Пока же его взоры были по-прежнему прикованы к Южной Руси.
За то время, пока Юрий Долгорукий оставался в Суздале (конец 1151-го — 1154 год), Андрей упоминается в летописях лишь дважды. Оба упоминания связаны с событиями, относящимися к внешней политике его отца. Во-первых, это поход Юрия на Чернигов, а во-вторых, упомянутая выше попытка присоединения к Суздалю Рязани. Сначала о первом из этих событий — Черниговской войне.
Сожжение Остёрского Городца Юрий воспринял как прямое нарушение Изяславом Мстиславичем и его союзниками крестного целования. Это развязывало ему руки, давало право на возобновление войны. «Оже есте мой Городець пожгли и божницю (церковь. — А. К.), то я ся тому отожгу противу» — так выразился Юрий, начиная военные действия. Его главным противником в этой войне стал черниговский князь Изяслав Давидович — участник, а по некоторым сведениям, и инициатор разорения Городца. К концу лета — началу осени 1152 года Юрию удалось заключить союз против Чернигова с рязанскими князьями. Забыв о старой обиде, Ростислав Ярославич согласился принять участие в походе на стороне Юрия. Правда, насколько искренен он был, сказать трудно. В некоторых поздних источниках есть намёки на то, что одновременно Ростислав поддерживал отношения с черниговским и киевским Изяславами, извещая их о планах Юрия. Не забыл Юрий и о половцах. На сей раз, как свидетельствует летописец, на его зов явилась «вся Половецьская земля, что же их межи Волгою и Днепром», то есть какие-то несметные полчища, представлявшие все половецкие орды, кочевавшие к востоку от Днепра. Легко представить себе, что ждало население тех княжеств, в которых они намеревались воевать. Ещё одним участником похода к Чернигову — причём вынужденным — стал сват Юрия Долгорукого Святослав Ольгович. Ему «неволею» пришлось разорвать недавний мир со своим двоюродным братом Изяславом Давыдовичем, ибо приведённые Юрием половцы расположились как раз в его волости и начали нещадно разорять её, так что откажись он от союза с Юрием — и удар половецкой рати пришёлся бы целиком по его землям. Но и Изяслав Киевский не бросил своего черниговского союзника на произвол судьбы. Сам он пока что не мог прийти к нему на помощь, поскольку «сторожил» галицкого князя Владимирка, не давая ему возможности напасть на Киев. Зато в Чернигов прибыл его брат Ростислав Мстиславич со смоленскими полками. Подоспел и Святослав Всеволодович, не поддержавший на этот раз своего дядю Святослава Ольговича. Князья затворились в Чернигове, куда заранее были свезены продовольствие, оружие и припасы. Силы оборонявшихся были достаточными не только для того, чтобы выдержать приступ и осаду, но и для того, чтобы при удобном случае нанести поражение самим нападавшим.
Подступив к Чернигову, половцы принялись грабить пригороды и подожгли острог — внешнюю крепость, или так называемый «окольный город». Черниговцы мужественно оборонялись из «детинца» — внутренней крепости, совершая дерзкие вьшазки и нанося урон противнику. В действиях же наступавших не хватало ни стойкости, ни единодушия. «Не крепко бьются дружина и половци, — сетовали князья, и сами же указывали на причину такого положения дел: — оже с ними не ездимы сами» (то есть потому что сами не выезжаем с ними на битву). Действительно, личное присутствие князей всегда воодушевляло воинов, придавало им силы. Для того чтобы поднять боевой дух войска, Андрей решил, как всегда, действовать собственным примером. Он предложил, чтобы князья, сменяясь каждый день, лично предводительствовали войсками под стенами города, и сам вызвался идти на приступ первым. «Тако створим, — передаёт его слова летописец. — Ать аз почну день свой!» Во главе дружины и конных половецких отрядов он и «почал» следующий день — подступил к городским стенам, вновь являя чудеса храбрости: «И еха под город, и вышедшим же пешьцем из города стрелятся, потъче на не (устремился на них. — А. К.) с дружиною и с половци: овы избиша, а другыя въгнаша в город». Почин Андрея поддержали и другие князья. Вылазки осаждённых прекратились: «пешци же… не смеша выти из города, зане бяхуть перестрашени (перепуганы. — А. К.)»
. Но всё это хотя и приносило моральное удовлетворение нападавшим, едва ли могло оказать существенное влияние на ход военных действий. Сил взять город штурмом у осаждающих не было. Оставалось надеяться на то, что гарнизон и жители не выдержат долгой осады. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.
