В полдень 30.4
558 мы несколькими раздельными группами отправились в штаб-квартиру, предназначенную для главного командования «Север». Она находилась в Нойпггадте, в военноморской казарме, где уже был оборудован узел связи. Мои ожидания встретить там гросс-адмирала Дёница не оправдались — он вместе со своим ближайшим окружением разместился в офицерском доме отдыха моряков в Плене. Я выехал туда из Нойпггадта один, езды на машине было всего час.
В Плене гросс-адмирал как раз проводил совещание с фельд-маршаломБушем
559—командующим береговымфро1ггомпример-но (насколько я помню) от (исключительно) Киля до Голландии. Кроме Буша я увидел там Гиммлера, стремившегося установить контакт с Дёницем. Чего рейхсфюрер, собственно, хотел добиться, не знаю, но он явно выражал готовность к исполнению новой задачи и намеревался получить информацию о положении.
К вечеру я встретил у Дёница в Плёне и фельдмаршала фон Грайма с его шеф-пилотом Ганной Райч; он отложил надень свой вылет на юг, чтобы обсудить пожелания люфтваффе и военноморского флота. От Ганны Райч я узнал: группенфюрер СС Феге-ляйн был арестован в штатской одежде в ночном ресторане.
У меня произошел длительный разговор с Дёницем о безнадежном положении. Он показал мне радиограмму Бормана, в которой говорилось, что, согласно завещанию, фюрер назначил его своим преемником
560; само же завещание уже послано гросс-адмиралу с вылетевшим к нему офицером. Мне сразу стало ясно: моя радиограмма о безнадежности положения из Доббина в ночь с 29 на 30 апреля развеяла последние сомнения фюрера, и, таким образом, само завещание и предуведомление о нем Борманом явились ее следствием. Оба мы были убеждены в том, что в Берлине в любой момент может наступить развязка, хотя фельдмаршал фон Грайм, ознакомившись с обстановкой и несколько осмотревшись в столице, даже до вечера 28 апреля оценивал ход боев в Берлине в гораздо более благоприятном свете.
С очень большой тревогой в душе я вернулся в Нойштадг, но, к сожалению, уже незадолго до темноты, так как в пути меня несколько раз задерживали сильные авиационные налеты англичан на населенные пункты вблизи военно-морской казармы. Я серьезно опасался, что моя радиограмма, возможно, изобразила положение в слишком мрачных красках, а это и послужило причиной неправильных выводов. Но в конце концов я пришел к убеждению: любое приукрашивание было бы безответственным и мое правдивое донесение являлось правильным. Йодль придерживался того же мнения, когда я по возвращении поделился с ним своими мыслями и сообщил то, что узнал от Дёница.
Еще в ночь с 30 апреля на 1 мая я был вызван Дёницем на 8 часов утра и заблаговременно приехал из Нойнггадга. Дёниц сразу же принял меня наедине и показал мне две новые радиограммы:
а) от Геббельса — со списком якобы назначенного фюрером имперского правительства, «рейхсканцлером» в котором должен был стать Геббельс. Она начиналась словами: «Фюрер скончался 30.4 в послеполуденные часы...»;
б) от Бормана — о том, что оговоренный случай произошел, и тем самым Дёниц становится преемником [фюрера]
561.
Итак, свершилось! Судя по тексту радиограммы Геббельса, фюрер покончил жизнь самоубийством, иначе было бы сказано: «погиб», а не «скончался». Завещание, которое якобы было послано на самолете с офицером, так и не прибыло.
Дёниц сразу же заявил, что, как глава государства, он ни в коем случае не позволит навязывать себе состав кабинета. Я мог лишь поддержать эту точку зрения как совершенно справедливую. Я высказал мнение, что тут явно видна попытка Геббельса и Бормана поставить его, Дёница, перед свершившимися фактами. Еще сегодня же, во второй половине дня, будут готовы обращения нового главы государства к немецкому народу и вермахту. Приведение вермахта вновь к присяге в этой обстановке — совершенно неосуществимо, поэтому я предложил такую формулировку: присяга, данная фюреру, без всяких оговорок распространяется и на Дёница как на указанного самим фюрером главу государства.
В первой половине дня снова появился Гиммлер, он имел беседу с Дёницем наедине. Мне бросилось в глаза: в списке министров Геббельса он не назван. У меня сложилось впечатление, что он считает себя членом кабинета Дёница, будто это само собой разумеется. Но почему же он тогда не спрашивает, как относится к нему вермахт? Мне показалось, что он рассчитывает на пост военного министра. Я уклонился от обсуждения с ним этого вопроса, сказав, что такие вопросы пусть он решает с Дёницем, я же решения гросс-адмирала как Верховного главнокомандующего вооруженными силами предвосхищать не могу. И добавил, что буду просить Дёница освободить меня от моей должности, как только вопросы командования вермахтом будут им урегулированы, ибо сначала нужно назначить новых главнокомандующих сухопутными войсками и военно-морским флотом.
Узнав о присутствии Гиммлера, Дёниц еще раз попросил меня зайти к нему для беседы с глазу на глаз. Он сказал: Гиммлер по всей форме предоставил себя в его распоряжение, хотя, повидимому, еще несколько дней назад носился с мыслью самому стать преемником Гитлера. Затем Дёниц спросил меня, что я думаю о Гиммлере как члене нового кабинета. Я мог ответить только одно: считаю неприемлемым! Мы договорились хранить об этом полное молчание. Дёниц хотел, чтобы министром иностранных дел стал (прежний министр финансов. — Прим, пер.) граф Шверин фон Крозиг, и с ним он собирался обсудить состав нового правительства.
Когда воззвание было готово для передачи по радио, я покинул штаб-квартиру Дёница и поехал в Нойштадт, чтобы прибыть туда рано утром 2 мая. По возвращении я подробно обсудил с Йодлем создавшееся положение. Нами обоими владела только одна мысль: как можно скорее прекратить войну; пока еще возможно оставить Восточную Пруссию и спасти как можно большую часть войск, сражавшихся на Востоке. Мы собирались на следующий день обсудить это с Дёницем. В таком намерении нас укрепила полученная Дёницем вечером 1 мая в нашем присутствии длинная телеграмма фельдмаршала Кессельринга, в которой тот сообщал об уже произведенной им капитуляции группы армий «Италия». Он добавлял, что потрясен самовольными действиями генерал-полковника фон Фитингофа
562, но принимает всю ответственность за это на себя. Итак, итальянский фронт развалился, группа армий на Балканах под командованием генерал-полковника Лёра оказалась под огромной угрозой, и надеяться на ее спасение больше не приходится.
