Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочел ли я Акт о капитуляции. Я ответил: «Да». Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким «да». Сразу же началась процедура подписания, закончившаяся после того, как я первым поставил свою подпись. <...> По завершении ее я вместе с сопровождавшими меня лицами покинул зал через ближайшую дверь позади.
Нас опять привели в нашу небольшую виллу; здесь, в нашем первом месте пребывания во второй половине дня, стол уставили закусками и различными винами, а в остальных комнатах устроили спальни — для каждого отдельная постель с чистым бельем. Офицер-переводчик сообщил о предстоящем приходе русского генерала, стол снова сервировали. Через полчаса явился обер-квартирмейстср Жукова и пригласил нас к столу, но сам просил извинить его, так как он должен удалиться. Блюда были гораздо скромнее, чем те, к которым мы привыкли, но пришлось довольствоваться этим. Тем не менее я не преминул заметить, что мы к такой роскоши и такому богатому столу непривычны. Он явно почувствовал себя польщенным этой репликой. Мы полагали, что заставленный закусками стол означает конец этого пиршества в гостях у палачей. Но когда мы уже достаточно насытились, вдруг подали горячие блюда, жаркое и т.п. А на десерт — свежезамороженную клубнику, которую я ел первый раз в жизни. Этот десерт явно был из берлинского ресторана Шлеммера, да и вина были того же происхождения. После еды офицер-переводчик, очевидно, заменявший хозяина, ушел. Мы легли спать; предварительно я назначил обратный вылет на 6.00.
На следующий день нам в 5 часов утра подали простой завтрак. Когда я полшестого собрался выехать, меня попросили дождаться прихода начальника штаба Жукова, который хочет поговорить со мной насчет обратного полета. Мы стояли перед готовыми двинуться машинами. Генерал попросил меня задержаться в Берлине; он попытается предоставить мне возможность дать из Берлина приказ войскам Восточного фронта сложить оружие так, как я того требовал вчера при уточнении срока для репрессивных мер. Я заявил: если мне гарантируют радиосвязь, я немедленно пошлю еще несколько радиограмм, но для этого мне должны вручить немецкий шифровальный радиоключ. Генерал снова исчез, он хотел получить решение Жукова. Вернулся он с сообщением, что отправка моих радиограмм хотя и невозможна, тем не менее генерал Жуков предлагает мне остаться в Берлине.
Теперь цель всего этого стала мне ясна. Я потребовал немедленного отлета в Фленсбург, сказав, что хочу как можно скорее передать оттуда в войска измененные условия капитуляции — иначе ни за что отвечать не могу. Я подписал Акт [о безоговорочной капитуляции], полностью доверяя слову генерала Жукова; пусть ему передадут это.
Через 10 минут начальник штаба вернулся и сообщил: самолет сможет вылететь через час. Не теряя ни минуты, я сел в автомашину вместе с Бюркнером и Бём-Теттельбахом, а также офицером-переводчиком. Остальные господа из моего сопровождения попытались удержать меня; они заметили гораздо больше, чем я, во всяком случае поначалу. Они рассказали мне, что русские, видимо, здорово покутили, и, когда мы благополучно отбыли, банкет по случаю победы был в офицерской столовой все еще в полном разгаре.
Офицер-переводчик спросил, какой дорогой я хочу ехать на аэродром. Мы поехали мимо Ратуши, [королевского] Замка, по Унтер-ден-Линден, через Фридрихштрассе. Страшные следы войны были особенно видны между Унтер-ден-Линден и Бе-льальянсплац. На Фридрихштрассе во многих местах путь нам преграждали немецкие и русские танки, покрытые щебнем рухнувших домов. Мы вылетели прямо в Фленсбург и были рады, когда английский самолет оказался в воздухе. Около 10 часов утра мы приземлились в Фленсбурге.
Мы договорились с Монтгомери и Эйзенхауэром об обмене офицерскими делегациями для облегчения служебного общения во время проведения капитуляции. В субботу 12 мая американская делегация прибыла в Фленсбург и расквартировалась на роскошном пароходе «Патрия»; первая встреча состоялась в воскресенье в 11 часов утра. К этому часу на прием к американцам на «Патрии» был приглашен Дёниц, через полчаса должен был явиться я.
Когда Дёниц покинул «Патрию», приняли меня. Американский генерал
573 сообщил мне, что я должен отправиться в плен и вылететь в 14 часов, т.е. через два часа. Мои дела я обязан передать генерал-полковнику Йодлю и могу взять с собой для сопровождения одного офицера (не генерала) и личную обслугу, а также 150 килограммов багажа.
Я встал, отдал честь маршальским жезлом и поехал к себе на квартиру с Бюркнером и Бём-Тетгельбахом, сопровождавшими меня на эту «аудиенцию». Доложил о своем прибытии Дёницу и назначил своими сопровождающими полковника Йона [1-го адъютанта начальника ОКБ] и [водителя] Мёнха, тем самым обеспечившим сравнительно сносное пребывание в плену. Я передал Йодлю свои бумаги и ключи, а Шимонски — письмо и еще кое-что для моей жены; все это курьерский самолет должен был доставить в Берхтесгаден. К сожалению, письмо у него отобрали англичане, так же, как и мои ключи, и мою расходную книгу.
Мы летели к неизвестной цели над почти половиной Германии и к вечеру приземлились на аэродроме Люксембурга. Там со мною впервые стали обращаться как с военнопленным и отправили в лагерь для интернированных лиц, устроенный в парковом отеле в Мондорфе, куда до меня уже был помешен Зейсс-Инкварт.
В Фленсбурге я был еще совершенно свободен, приехал на аэродром в собственной машине. В течение двух часов я, совсем не охраняемый, мог покончить с жизнью. Но мысль об этом не пришла мне в голову, ибо я не мог и предположить такого хождения по мукам, какое трагически закончилось в Нюрнберге.
С 12.5.45 г. я был военнопленным в Мондорфе, с 13.8.45 г. — заключенным тюрьмы в Нюрнберге, а 13.10.46 г. ожидаю приведения в исполнение смертного приговора.
Закончено 10.10.46 г.
Документы и последние письма
Обращение к ОКВ после пленения
Генерал-фельдмаршал Кейтель
Лагерь для военнопленных, 15.5.[19]45 г.
К офицерам, чиповникам, солдатам и служащим
штаба Верховного главнокомандования вермахта
15 мая в полдень по приказу Верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами генерала Эйзенхауэра я переведен на положение военнопленного.
Поскольку за два часа, остававшиеся в моем распоряжении до отлета в лагерь, у меня уже не было возможности попрощаться с моими товарищами, столь верно и самоотверженно трудившимися под моим началом в тяжелые годы войны, я испытываю настоятельную потребность сделать это хотя бы задним числом издалека.
Преисполненный самой искренней благодарностью к каждому из вас в отдельности, я выражаю свою признательность всем вам не только за все проделанное и за доказанную вами верность и преданность мне, но также и за постоянное личное доверие. Лишь сознание возможности безраздельно положиться на всех моих сотрудников всегда давало мне силу исполнять свою трудную должность. И если мне удалось сформировать ОКВ и превратить его в образцовое рабочее содружество, постоянно сохраняя этот дух, то это отнюдь не моя, а наша общая заслуга.
