На последней стадии процесса обвинители попытались выдвинуть против меня серьезное обвинение в том, что мое имя связано с приказом о подготовке к бактериологической войне.
Свидетель — бывший генерал медицинской службы Швай-бер — в своем заявлении писал: «Начальник ОКВ фельдмаршал Кейтель издал приказ о подготовке бактериологической войны против Советского Союза».
Давая свидетельские показания, этот свидетель, правда, говорил о «приказе фюрера». Но и это неправильно.
Принятые Трибуналом с согласия обвинения показания полковника Бюркнера показывают, что я осенью 1943 г. энергично и категорически отклонил предложение санитарной инспекции сухопутных войск и управления вооружения сухопутных войск об активизации опытов с бактериями, как буквально говорил Бюркнер, «указав на то, что об этом не может быть и речи — ведь это запрещено!»
Это правильно. Генерал-полковник Йодль тоже может подтвердить, что никогда не издавался приказ такого характера, о котором говорит свидетель. Наоборот, Гитлер запретил ведение бактериологической войны, когда с разных сторон поступили соответствующие предложения.
Тем самым противоположные утверждения свидетеля доктора Швайбера оказываются не соответствующими действительности.
Я сам считал моим долгом во всех вопросах, также и в тех случаях, когда я давал показания не в свою пользу, говорить правду, во всяком случае я пытался, несмотря на широкий круг моей деятельности, по мере сил способствовать выяснению действительного положения дел. И в конце этого процесса я хочу открыто заявить о том, к каким выводам я пришел, и изложить мое кредо.
Мой защитник во время процесса задал мне два принципиальных вопроса. Первый из них, заданный несколько месяцев
назад, гласил:
«В случае победы вы отказались бы от участия в дележе ее лавров?»
Я ответил: «Нет, я был бы безусловно горд этим».
Второй вопрос гласил:
«Как бы вы поступили, если бы еще раз попали в аналогичное положение?»
Мой ответ: «В таком случае я лучше бы избрал смерть, чем дал бы затянуть себя в сети таких преступных методов».
Пусть Высокий Суд на основании этих двух ответов вынесет мне приговор. Я верил, я заблуждался и не был в состоянии предотвратить то, что необходимо было предотвратить. В этом — моя вина.
Трагедия состоит в том, я должен признать это, что что-то лучшее, что я мог дать как воин — повиновение и верность, было использовано для целей, которые нельзя было распознать, и в том, что я не видел границ, которые существуют для выполнения воинского долга. В этом — моя судьба.
Пусть на основании ясного определения причин, гибельных методов и ужасных последствий этой войны для немецкого народа появится надежда на новое будущее в семье народов.
«Конечный вывод мудрости земной»
587
При желании понять и правильно оценить отношение ко всем вопросам, являющимся здесь [в Нюрнберге) предметом обвинения против меня и военных, следует проанализировать воинское поведение немцев как в целом, так и офицеров — в особенности, а также влияние на него национал-социалистического учения.
Не хочу подробно касаться здесь тех причин, которые в течение столетий закономерно воспитали нас, аборигенов среднеевропейского пространства, в духе постоянной готовности к обороне. Основания для того известны. Традиция и особые свойства немцев сделали нас воинственной нацией. Они дали миру и философа войны — генерала Клаузевица
588. Его учение считалось верным не только для нас. Оно признавалось приемлемым для нашего времени и многими авторитетными генералами и военными авторами. Мы, генералы, были воспитаны на этом учении
589.
Я хотел бы указать лишь на следующие формулировки:
«Война есть продолжение политики другими средствами».
«Если война — составная часть политики, она, разумеется, воспринимает ее характер».
«Наилучшая стратегия в том, чтобы быть сильными».
«Война должна вестись со всей мощью народной силы».
«В войне нет ничего важнее повиновения».
Гитлер, который
590 интенсивно занимался также и военной наукой, во многих пунктах признавал ее военной формой выражения своих партийных принципов, применил это учение в его главной сути к созданию вермахта и к своему руководству войной. При этом Гитлер опирался и на доктрину, идущую от Людендорфа как поборника тотальной войны. Тот говорил: «Война и политика — это сопутствующие явления инстинкта самосохранения народа».
Желая понять некоторые приказы Гитлера, надо задуматься над его словами: «Самые жестокие виды оружия — человечны, если ведут к быстрой победе» и «При нападении на противника я не веду с ним до того длящиеся месяцами затяжные переговоры, а обрушиваюсь на врага с молниеносной быстротой».
Когда Гитлер и его движение взяли в свои руки государственную власть, Германия переживала глубокое финансовое и моральное падение, а ее вооруженные силы чувствовали себя униженными Версальским договором. Так Гитлер воплотил в себе живущую в умах всех немцев идею возрождения, и большинство народа — независимо от партийной принадлежности — увидело в его энергичных действиях гарантию возрождения поверженного отечества.
