Кейтель ответил отрицательно: покушение действительно имело место, но Гитлер только легко ранен. Кейтель спросил: где Штауффенберг? Подозрение уже родилось...
Наряду с Кейтелем генерал-полковник Фромм, с которым он издавна враждовал, был крупнейшей величиной в области организации вермахта. Человек очень самоуверенный, он стремился превратить подчиненную ему сферу в собственную вотчину, что вызывало различные трения между ним и начальником ОКВ. Последнему мерещилось, что, став Верховным главнокомандующим вооруженными силами, Гитлер сможет подчинить себе и армию резерва и таким образом взять в свои руки решение всех вопросов, связанных с пополнением войск.
Один из участников заговора 20 июля 1944 г. германский вицеконсул (в Швейцарии] Ганс Берндт Гизевиус в своих воспоминаниях «До горького конца» верно оценил поведение Фромма. Зная о назревании военного путча, он бросил реплику: «Не позабудьте хотя бы при этом Вильгельма Кейтеля!», тем самым верно ухватив суть дела. Иначе говоря, если Гитлер мертв, генерал-полковник не желал остаться не при деле. Но оказалось, Вгглер уцелел, и Фромм туг же переметнулся на его сторону. Однако это ему не помогло: уже во второй половине дня 20 июля 1944 г. он был смещен. Преемником его на посту командующего армией резерва стал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
Итак, начальник ОКБ проиграл свою последнюю битву за сухопутные войска и вермахт! А ведь он всерьез верил, что сумеет противостоять Гиммлеру и не дать этому предводителю эсэсовцев завладеть своим наследством. Но именно это и произошло: Гиммлер прибрал к рукам не только армию резерва, но и оспариваемые дела о военнопленных, к чему давно уже стремился.
Рейхсфюрер СС сразу же приступил к формированию «народных гренадерских дивизий» и «корпуса народной артиллерии» —зачатков так называемого «национал-социалистического войска».
Однако Кейтель в записках для своего защитника на Нюрнбергском процессе неоднократно и даже с не свойственным ему темпераментом подчеркивал: ему никогда даже в голову не приходило действовать так, как действовали заговорщики. «Верность — становой хребет чести!» — афоризм этот вдвойне относится к нему самому в пору постигшей его катастрофы. Тот, кто мыслил так, когда всё, что было ему дорого, шло ко дну, по сути, сам определил себе смерть.
Поэтому Кейтель (в то время как отделавшийся легкими телесными потрясениями фюрер принимал в «Волчьем логове» Муссолини) так ревностно взял на себя задачу своими действиями уже к вечеру 20 июля перечеркнуть все приказы, отданные руководителями путча командующим военными округами. Если можно сказать, что заговорщики осуществляли свой государственный переворот по телефону и телеграфу, то не менее верно констатировать, что и сам этот переворот был удушен по телефону. Как показал командующий II военным округом генерал пехоты Киниц, фельдмаршал говорил с ним по телефону весьма возбужденно, прибегая к типично прусским жаргонным выражениям (например, сказал, что «держит его за портупею»). В течение нескольких часов жаркого летнего вечера Кейтель, впервые со своих бременских времен, действительно мог и смел приказывать сам! В эти вечерние часы решалась судьба Германии.
У Кейтеля было полно забот и дел, не допускавших ни малейшей отсрочки. В Вене командующий округом генерал танковых войск барон Ганс Карл фон Эзебек примкнул к заговорщикам; в Нюрнберге (XIII военный округ) генерал Викторин приступил к выполнению приказов с Бендлерпгграссе
640. В Касселе два энергичных полковника IX военного округа сделали то же самое. В Париже главнокомандующий оккупационными войсками во Франции генерал пехоты фон Штюльпнагель, старинный знакомый Кейтеля, поддержал государственный переворот. В Праге командующий военным округом Богемия и Моравия генерал пехоты Фердинанд Шааль все никак не мог решиться, на чью сторону ему встать.
Резкий отказ, благодаря Кейтелю, большинства командующих от каких-либо действий в пользу заговорщиков объясняет и все остальное. Это, прежде всего, согласие с тем, что высший начальник полиции рейха стал командующим армией резерва и, таким образом, получил право арестовывать офицеров вермахта, а также — и участие начальника О КВ в специально созданном Гитлером «суде чести», призванном решать вопрос о предании «нарушивших присягу» офицеров так называемому Народному трибуналу, т.е. партийному суду.
Трагедия достигла своего апогея.
* * *
После 20 июля 1944 г., под впечатлением своего чудом свершившегося спасения при покушении на Гитлера, фельдмаршал,
под датой 2 августа
641, впервые составляет личное завещание. В нем он назначает главным наследником имения Хёльмше-роде своего старшего сына. Кейтель упоминает и предоставленную ему (по случаю 60-летия) Гитлером дотацию в 250 тыс. марок, которую он с тех пор не трогал, а депонировал в одном берлинском банке, снимая только проценты.
* * *
О конце рейха и своей военной карьеры фельдмаршал сам рассказал в воспоминаниях. Остается лишь упомянуть, что, прежде чем этот конец наступил, были еще и приказы «держаться до последнего», которые он отдавал перед самым поражением. Тот, кто был, подобно ему, полон решимости не складывать оружия, обязан был требовать и крайне суровой кары за неповиновение, а также готовности сражаться до последнего удара часов, как бы горько и непостижимо это ни было для разбитой в войне нации.
В этих воспоминаниях бросается в глаза, сколь сильны еще были на фоне всего происходившего конкретные надежды. Никакого политического решения уже не вырисовывалось, поэтому фельдмаршал считает собственным долгом приложить все усилия, чтобы до самого страшного финала сохранить Гитлера рейху в качестве руководителя всей борьбы, хотя сам фюрер уже ищет единственный выход в битве за Берлин и едва ли способен теперь вести большую политику.
Но у фельдмаршала такое чувство, что только один-единст-венный человек способен теперь закончить войну и человек этот — Гитлер! Если распадется руководство, рейх обречен на анархию и погибнет. Кейтелю даже в самом страшном сне не могло привидеться, что Гйтлер избегнет ответственности, покончив самоубийством. Уход Гитлера из жизни глубоко потряс Кейтеля, ибо он, самоотверженно борясь до конца, воспринял это как трусость. Именно из-за боязни распада существующего порядка он в самый тяжкий час (даже во время бегства ОКБ на север Германии, в Мекленбург) был озабочен мыслью, как поддержать контакт с бункером фюрера в берлинской Имперской канцелярии. Невозможность прилететь обратно в Берлин явилась для него сокрушительным ударом.
С другой стороны, в фельдмаршале вновь проснулся солдат, возродился легионер, и это — отнюдь не редкость, если подумать о естественной потребности профессионального офицера в решающий момент лично командовать на поле боя. И вместе с тем — это необычно, если взглянуть на циферблат, где минутная стрелка уже неумолимо вплотную придвинулась к полночи, и уже слишком мало осталось того, чем можно командовать. Фельдмаршал снова обретает самостоятельность; он едет на передовую, на фронт, распоряжается, отдает приказы, устраивает разносы потерявшим голову командирам — словом, готов сделать все мыслимое для деблокады Берлина. Но он не хочет видеть притом, насколько низко упал боевой дух сражающегося на Востоке войска за почти четыре года ужасающей схватки при вечной нехватке боеприпасов и боевой техники, которые уже израсходованы. Он не желает замечать того поистине животного страха, который немецкие солдаты испытывают перед неописуемо свирепствующими русскими с их танковыми полчищами и мощной артиллерией. Наступательный порыв 1941 и 1942 гг. давно уже позади и растрачен, а воля к обороне сникла еще сильнее. Теперь уже дела не поправить жесткими приказами — здесь могут выручить только полностью обеспеченные боезапасом танковые дивизии и авиационные эскадрильи с до краев наполненными горючим баками. Но всего этого фельдмаршал распадающемуся фронту дать не может: этого у него больше нет!
