Полковник Хоссбах как адъютант фюрера старательно избегал допускать меня к Гитлеру — видимо, чтобы избежать возникновения такого положения, какое сложилось при Рейхенау, который сам докладывал о себе или просто-напросто оказывался за обеденным столом фюрера (что имели обыкновение делать некоторые министры и зарубежные партийные лидеры). Я тоже впоследствии не раз пользовался этим обычаем, но только после недвусмысленного приглашения самим фюрером
174.
Итак, сначала я смог только констатировать, что дело Блом-берга и Фрича глубочайшим образом потрясло фюрера
175, однако «нервного срыва» у него не вызвало. Фюрер говорил о своем всегда почтительном отношении к Бломбергу и о своей благодарности ему, но не скрывал, как сильно травмировало его то, что оказался сам впутанным в эту скандальную историю в качестве свидетеля при бракосочетании. Он спросил меня, смирится ли офицерский корпус с этим немыслимым браком, обстоятельства которого утаить невозможно. Я вынужден был дать ответ отрицательный: ведь я знал, что в сухопутных войсках Бломберга и прежде не любили, а потому никто не прольет по нему ни единой скупой слезы. Он [Гитлер] преподнес Бломбергу в качестве свадебного подарка кругосветное путешествие и предоставил ему оплаченный годичный отпуск вне Германии. Бломберг этот подарок принял. Он, Гитлер, хочет теперь обсудить со мной вопрос о преемнике Бломберга и услышать, что я ему на этот счет скажу.
Первым я назвал Геринга
176 и высказал аргументы в пользу такого назначения. Гитлер мое предложение с порога отверг:
об этом не может быть и речи! Ведь он же отдал Герингу четырехлетий план (развития военной экономики. — Прим, пер.), да к тому же тот должен сохранить за собой и люфтваффе, поскольку лучшего человека для этого дела не найти. Кроме того, Геринг как заранее предусмотренный преемник фюрера обязан быть в курсе всех государственных дел.
Следующим я предложил Фрича. Тогда фюрер подошел к письменному столу и протянул мне обвинительный документ, подписанный лично имперским министром юстиции Гюртне-ром
177. Согласно этому документу, Фричу инкриминировалось нарушение § 175 (Уголовного кодекса, предусматривавшего тюремное наказание за официально запрещенный в Германии гомосексуализм. — Прим. пер.). Гитлер заявил: донесение о совершенном Фричем правонарушении уже довольно давно находится у него в руках, но он его придерживал, не веря в это. Теперь же, когда вопрос о преемнике Бломберга стал актуальным, дело подлежит расследованию, ибо при нынешних обстоятельствах замалчивать его больше нельзя. Кроме Гитлера, о деле Фрича осведомлен и Геринг.
От всего сказанного Гитлером я пришел в ужас. Со своей стороны, я не мог поверить, что Портер проявил здесь небрежность, а с другой — никак не мог допустить, что все это — правда. Я сказал: Фрича, верно, с кем-то спутали или же это просто клевета! Ведь я хорошо знаю Фрича и считаю подобное его поведение просто невозможным. Фюрер запретил мне где-либо говорить о данном деле! Завтра он лично поговорит с Фричем наедине. Неожиданно задаст ему этот вопрос и по реакции Фрича сразу же определит, есть ли тут что-то такое. Ну а там посмотрим
178.
Потом Гитлер спросил меня насчет преемника Фрича. Сначала я назвал Рундпггедта. Гитлер ответил: он взял бы его без всякого сомнения, ибо очень высоко ценит, хотя тот и относится к национал-социализму отрицательно. Но это ему, фюреру, никогда бы не помешало. Однако для такого поста Рундпггедт слишком стар, жаль, что ему не лет на 5—10 меньше — уж тогда его выбор был бы твердым.
Тогда я назвал фон Браухича. Фюрер помолчал, потом спонтанно спросил: «А почему не Рейхенау?» Я сразу же привел свои доводы: несолиден и нетрудолюбив, слывет каким-то придурком, слишком поверхностен, мало любим как солдат, склонен удовлетворять свое тщеславие в политической, а не в военной области. С последним возражением Гитлер согласился. В остальном же мою характеристику Рейхенау счел слишком резкой.
Тогда я опять порекомендовал Браухича: он — только солдат, умелый мастер организации, специалист по боевой подготовке и руководству войсками, армия его ценит. Гитлер сказал, что хочет сам поговорить с Браухичем, а наше обсуждение следует держать в полной тайне. Но сначала он все-таки завтра побеседует с Фричем. Мне он приказал явиться к нему снова на следующий день. Решение было принято только об отставке Бломберга. <...>
Когда на следующий день я вошел к Гитлеру, он был в состоянии крайнего возбуждения, Фрич уже посетил его и, разумеется, отрицал все вменяемое ему в вину, но при этом произвел впечатление человека, подавленного случившимся и нервозного. Кроме того, субъект, донесший на него, был привезен из тюрьмы, поставлен у входа в Имперскую канцелярию для опознания Фрича и «узнал» его
179. Субъект уверял, что это именно тот самый офицер и он его знает. Итак, над Фричем нависло серьезное обвинение, он больше не мог оставаться главнокомандующим сухопутными войсками, а пока, заявил фюрер, ему надлежит находиться под домашним арестом. Затем Гитлер выплеснул все свое возмущение на Хоссбаха. Тот, мол, просто гнусно подвел его как личный адъютант: несмотря на его, фюрера, строгий запрет, заранее проинформировал Фрича о предъявленном обвинении. Хоссбах обманул его доверие, он больше не желает видеть его никогда. Я должен лично сказать все это Хоссбаху и немедленно найти ему замену.
Поскольку я еще несколько месяцев назад по поручению Бломберга должен был обдумать вопрос о назначении одного майора генерального штаба, который предназначался для замены Хоссбаха ввиду его предстоящего использования в войсках, я после долгих размышлений остановился на кандидатуре майора Шмундта. Хорошо зная его по отделу Т2 и как полкового адъютанта в Потсдаме, я предложил его Гитлеру, и он согласился. Шмундг должен был вступить в должность через несколько дней. Объявить Хоссбаху без всяких предупреждений о его смещении стало моей неблагодарной задачей
180.
