После заседания Йгглер выехал в Берхтесгаден в свою резиденцию Бергхоф, не сказав на прощание ни единого слова о своих политических планах ни Браухичу, ни мне, ни членам кабинета. Единственное, на что он намекнул нам обоим: уход Бломберга и Фрича может произвести плохое впечатление, особенно за границей; с еще большими переменами связано и назначение Нейрата главой тайного правительственного совета; надо позаботиться, чтобы это не привело к мысли об изменении курса во внешней политике.
С Бломбергом я еще раз встретился на другой день после его ужасной отставки
190. Он передал мне ключи от сейфа и вручил два больших запечатанных конверта с документами. В первом находился секретный указ о преемнике Гитлера, а во втором — памятная записка с документом о руководстве вермахтом, которую он представил после военной игры весной 1937 г.
191. Возникший тогда между обоими сильный конфликт, во время которого Бломберг грозил своей отставкой, если Фрич представит эту памятную записку фюреру в качестве основы директивы, привел ко взаимному отказу от нее. Бломберг ни устно, ни письменно не сообщил или не передал мне ничего подобного.
Бломберг сказал мне о своем предстоящем путешествии с женой по Индийскому океану; до того он хотел провести несколько недель в Италии, но не может же он ездить целый год! Он будет мне писать, чтобы попросить согласия Гитлера разрешить ему поселиться в своем домике в Бад-Висзее. На свадьбу дочери с моим сыном он даст половину требующейся суммы, откладывать свадьбу больше не стоит...
Я описал столь подробно весь этот ход событий, чтобы дать хотя бы одно его письменное изложение. Распространявшиеся в генеральских и партийных кругах слухи и утверждения, будто гестапо имело свою руку в деле Бломберга, — лживы. Что касается Фрича, то сегодня я считаю, что обвинение в гомосексуализме являлось гнусной интригой с целью сделать его непри-смлсмым для высокого воешюго поста. Можно предположить, что здесь замешаны были Гиммлер или его злой дух Гейдрих. Ведь и СС и армии было известно, что Фрич был ожесточенным противником милитаристских амбиций СС, после того как СА потеряли свое влияние в результате кровавой расправы с ними 30 июня 1934 г.
В дни свержения Бломбсрга и вплоть до 4 февраля 1938 г. я все еще никак нс мог осмыслить мое наименование «начальник О КВ» и уразуметь, какой «дар данайцев» преподнесен мне. Лаконичные дневниковые записи Йодля показывают, что я все-таки просветил его на сей счет.
Пожалуй, заслуживает внимания еще и краткая речь Гитлера, обращенная к генералам перед заседанием кабинета. Он в тактичной форме ознакомил генералитет с произошедшими событиями, а затем сделал из них соответствующие выводы. Выводы эти были таковы: принятие на себя практического главнокомандования вермахтом и образование О КВ во главе со мной. Единственным, кто решился задать вопрос, был генерал Машптейн. Он спросил, а не лучше ли было бы учредить пост «начальник генерального штаба вермахта», на что Гитлер молниеносно ответил: в соответствующее время путь к этому открыт...
192
Все остальное написанное мною на эту тему находится на хранении у моего защитника адвоката д-ра Нельте в виде специальных документов.
Конечно, я знал тогда, что мне предстоит тяжкий путь «послушника в монастыре» и что я вступаю на совершенно непаханую целину. Но, с другой стороны, меня утешало то, что в доверенном мне ОКВ я найду опору для выполнения должным образом той задачи, которая передо мной поставлена. Насколько неразрешимой она будет, а также и то, что я стану мишенью безудержного диктаторства Гитлера, не мог тогда предвидеть ни один человек на свете.
Для осуществления своих, неизвестных нам планов Гитлер нуждался в бессильных орудиях, которые не должны и не могли ему мешать и которые бы в традиционном солдатском духе повиновались и оставались ему верны. Как легко критиковать тем, кто находился, так сказать, вдали от выстрелов и не должен был изо дня в день непосредственно противостоять такому демону! <...>
Наверняка и я допускал ошибки; вероятно, я даже упустил тот час, когда мог бы остановить роковой ход событий. В такой войне, в которой поставлено на карту абсолютно все, сделать это было вдвойне трудно. Мое святое убеждение: никакому другому генералу, будь он даже более тверд, более критичен и более умен, чем я, не удалось бы не допустить этого пути в бездну горя и бедствий.
Почему этого не сделал фон Браухич? Почему генералы, которые называли меня послушным и ни на что не способным, вечно говорящим «да» (Ja-Sagcr), не добивались моего смещения? Нет, этого не бывало ни разу, никто и никогда не проявлял готовности занять мое место, ибо каждый знал: он тоже потерпит здесь поражение
193.
При свойственной Браухичу откровенности ему бы не составило никакого труда преподнести меня Гитлеру в дурном свете или пожаловаться на меня, ибо недоверие у фюрера к людям возникало очень быстро: в этом отношении он был весьма восприимчив. Я знаю от самого Браухича, что в 1939 г. статс-секретарь Мильх
194 котировался как замена мне.
Армия наверняка попробовала бы убрать меня, найдись хоть один смельчак, готовый занять эту изобилующую терниями должность. Куда удобнее было ругать меня, приписывать мне всю ответственность. Но не нашлось никого, кто поспешил бы мне на помощь, кто поддержал бы меня! Это я сам трижды советовал Гитлеру заменить меня фон Манпггейиом: первый раз — осенью [19]39 г., перед Французской кампанией; второй — в декабре [19]41 т., когда ушел Браухич, и третий — в сентябре [19]42 г., когда у фюрера возник конфликт с Йодлем и со мной.
