Глава 10
Берти снова на выставке… теперь своих личных достижений
Он любит Францию и беззаботно, и всерьез.
Леон Гамбетта, французский политик, о Берти
I
В парижских приключениях Берти наступил перерыв, когда он отправился в длительное путешествие по Индии и Шри-Ланке. Семимесячное турне, которое, по сути, вылилось в большую охоту за государственный счет, было его идеей, и Виктория одобрила ее как удачный дипломатический ход, хотя и возражала, когда Берти сообщил, что хочет ехать без Александры. Императрица Индии, возможно, и не читала Камасутру, но хорошо знала, какое влияние на ее сына оказывают знойные иностранки.
Берти удалось не только убедить мать в том, что здоровье его жены не годится для тропиков (хотя сама Александра была горько разочарована тем, что ее оставляют дома), но и сколотить команду путешественников в основном из своих друзей, в числе которых, разумеется, был и его верный кореш Чарльз Уинн-Каррингтон. Однако Виктория, должно быть, не пустила дело на самотек, потому что перед самым отъездом Берти с друзьями на восточную прогулку настоятель Вестминстерского аббатства, Артур Стэнли, произнес проповедь, вымаливая у Бога, чтобы «везде, где бы они ни оказались, да увидят они, что имя Англии и английского христианского мира не может быть обесчещено, что мораль не должна быть попрана, а флаг сладострастия
[252] не должен быть поднят и что национальные стандарты нравственности должны остаться на высоте». Такую молитву не грех было читать всякий раз, когда Берти отправлялся в Париж.
Разумеется, перед отъездом Берти нашел время, чтобы заскочить в Париж и проведать друзей-роялистов, а также убедиться в том, что обе мадам – Стэндиш и де Саган – не скучают в одиночестве. Его видели и в жокей-клубе, и в обществе пары кокоток. Короче говоря, Берти успех хватить глоток свежего парижского воздуха перед визитом на Восток.
Находясь en voyage
[253] с октября 1875-го по май 1876 года, Берти, по-видимому, держался в стороне от местных дам, но зато он вовсю оторвался на охоте, перестреляв всю живность от мала до велика, и внес личный вклад в превращение тигров Индостана в вымирающий вид.
К чести Берти, следует сказать, что под огонь его выстрелов (правда, словесных) попали и некоторые расисты-англичане из местной администрации. Из Индии Берти посылал бесчисленные жалобы министру иностранных дел на плохое обращение с индийцами со стороны британских военных, предлагая относиться к местным «с добротой и твердостью, но не с жестокостью и презрением». Казалось, он даже противоречил всему духу колониализма, когда добавил, что «нельзя обращаться с человеком как со скотиной только потому, что у него черное лицо, а его религия отличается от нашей». Да, Берти был снобом, но гуманистом. И все это были не пустые слова – в результате его жалоб британский губернатор южного города Хайдарабад, так называемый Резидент, был с позором отправлен домой. В колониальных клубах по всему полуострову, должно быть, многие плевали в джин с тоником, возмущаясь тем, что какой-то беспутный щенок вздумал учить их морали.
Берти еще не успел вернуться в Англию, а его уже обвинили там в безнравственности. Один из близких друзей принца, сопровождавший его в индийском походе, лорд Эйлсфорд, был вынужден сорваться домой после того, как получил письмо от жены, сообщавшей ему, что собирается сбежать с любовником, лордом Блендфордом (она явно не понимала смысла слова «сбежать»). В 1870-х годах это было чревато скандалом, поскольку означало развод, который, как мы видели, в те времена считался более чудовищным общественным преступлением, чем публичный расстрел пони. Когда стало известно, что симпатии Берти на стороне Эйлсфорда, старший брат Блендфорда, Рэндольф Черчилль (отец Уинстона), пришел в ярость и заявил, что у него имеются письма леди Эйлсфорд, доказывающие, что Берти и сам был одним из ее любовников. Скандал развивался как сюжет пьесы Оскара Уайльда, и Берти приправил его мелодраматической нотой, вызвав Черчилля на дуэль с пистолетами на северном побережье Франции. Черчилль поднял Берти на смех, назвав этот вызов бредом.
В конце концов, крышку абсурдного ящика Пандоры вернули на место – Эйлсфорды просто-напросто решили не разводиться, – но вражда между семьями Берти и Черчилля продолжалась до середины 1880-х. Одним словом, возвращение домой оказалось совсем не радостным для Берти.
II
По счастью, Франция пришла к нему на помощь. Несмотря на продолжающуюся борьбу за власть в Париже между республиканцами и различными фракциями роялистов, к 1876 году все стороны сошлись во мнении, что нет лучшего способа отпраздновать послевоенное возрождение Франции, чем принять у себя Всемирную выставку 1878 года. Это было колоссальное предприятие с огромным выставочным пространством, от Трокадеро на правом берегу Сены и через Марсово поле до Военной школы, где когда-то учился Наполеон Бонапарт. И в доказательство того, что, несмотря на великие потрясения, Франция не забыла своего самого верного английского друга, французский президент Патрис де Мак-Магон предложил Берти стать почетным президентом британского раздела экспозиции, как это уже было в 1867 году.
Мак-Магона, должно быть, едва не хватил удар, когда Берти отказался от такой чести. Что?! Неужели индийский вояж стер из его памяти все теплые воспоминания о Франции? Разве он плохо провел время на выставках 1855 и 1867 годов? Да как такое возможно, чтобы Берти не захотел приехать в Париж, полюбоваться новыми автомобилями, пройтись по бульварам, а потом улизнуть в театр?
Но у Берти были веские причины для того, чтобы отказаться от роли почетного президента: он предпочел быть президентом с широкими исполнительными полномочиями, тем более что в Лондоне уже был назначен председателем Королевской комиссии по подготовке к Парижской выставке 1878 года. Другими словами, он собирался войти в команду, контролирующую подготовку этой выставки, при этом оставаясь главой британской делегации. В таком качестве Берти должен был не только присутствовать на церемониях открытия и закрытия, как и на всех других, но и регулярно наведываться в Париж, чтобы следить за ходом строительства британского павильона и обустройством выставочных площадок.
Иначе говоря, ему предстояло торчать в Париже безвылазно. Для Берти это было воплощением мечты.
Вместе с тем это был важный поворотный момент в его жизни. У него впервые появился шанс заняться серьезным делом, официально исполнить дипломатическую миссию, к чему он так долго стремился. Но это была вовсе не синекура – выставочная площадка британцев была второй по величине после французской. Берти предстояло инспектировать строительство британского павильона, а также участвовать в подборе всех участников экспозиции, и не только с Британских островов, но и из колоний, в том числе Канады и Австралии. Это была огромная работа, которой Берти собирался посвятить себя в ближайшие два года.
