— Хорошо, что вы смогли прийти, несмотря на вашу занятость, — сказала она, а я смутился, почувствовав себя разоблаченным.
— Это вам. — Я протянул ей сверток с книгой и бутылкой, снял ботинки и прошел пару шагов вперед по коридору, минуя Анну. — Бутылка для Мартина.
— Спасибо, я передам ему, — сказала Анна.
Я почувствовал покалывание под коленями.
— Мартина здесь нет? — спросил я.
— Нет, — ответила Анна, — я его не пригласила.
Мне немедленно потребовалось сесть.
Настал тот самый момент, когда следует ослабить галстук. Но у меня его не было.
— Не поймите меня неправильно, — сказала Анна, — но тот вечер, у вас в гостях, стал для меня настоящим праздником. Я люблю такие дискуссии, только Мартин был так сильно подавлен после этого, что мне пришлось его потом три дня отхаживать. Вскармливать чувством собственного достоинства, ну, вы понимаете. Он подумал, его работа вам абсолютно безразлична.
Анна поставила передо мной пепельницу — чудовище пятидесятых годов — кита из белого выдувного стекла с широко распахнутым ртом. В моей голове кружились вопросы, словно осенние листья. Анна предложила мне «Кэмэл» и зажгла зажигалку прямо перед моим носом. Я должен был что-то выдавить из себя.
— Мартин знает, — сказал я наконец, — что я сегодня у вас…
— Нет, что вы! — прервала она меня. — Это только ранило бы его.
— А разве так… честно?
Анна выставила перед нами два бокала и бутылку, положила на стол штопор и уютно устроилась на голубом диване.
— Смотрите на это проще. Мне очень приятно общаться с вами. Если бы здесь был Мартин, то все было бы намного сложнее, потому что, если речь идет не о его теме, то он тут же начнет чувствовать себя ущемленным. Вы для него — гуру, и он вряд ли сможет расслабиться в вашем присутствии. Если бы нас сейчас было трое, вечер протекал бы точно так же, как и в прошлый раз. И я не знаю, справился ли бы с этим Мартин. Ну а с интересом слушать вас двоих у меня просто нет желания. Итак?
— Немного нелогично, — сказал я, — но вы же могли тогда, по телефону, так сказать, предупредить меня.
— И вы пришли бы? — Я хотел сказать еще что-то остроумное, но Анна опередила меня: — Вас замучили бы угрызения совести, вы вступили бы в бой со своим добродетельным внутренним рыцарем и в конце концов остались бы дома.
— Неплохая гипотеза, — сказал я, — за исключением концовки. Я выбил бы меч из рук рыцаря и, обливаясь потом, стоял бы у вашей двери.
— Возможно, — ухмыльнулась она, — но тогда пропал бы эффект неожиданности.
Анна схватила бутылку, элегантно откупорила ее и снова поставила на стол.
— И не беспокойтесь за Мартина, у него еще будет столько возможностей обменяться с вами мнениями.
Я не стал возражать, что стало для Анны сигналом начать церемонию. Она встала, поднесла бутылку к моему носу, как заправский официант.
— Я искала это вино, — сказала она с ироничной торжественностью, — после долгих и основательных размышлений над сегодняшним поводом. И хотя оно и в подметки не годится вашему каберне, позвольте употребить в присутствии профессора литературы ужасный, но тем не менее исключительно подходящий к нашей трапезе образ — «Зеленый Вельтлинский Изумруд» от столь же неизвестного, сколь и одаренного Винцера фон Вахау.
Я прочитал имя на этикетке. Конечно, я лично знал его после одной из дегустаций, проводимых в магазине, но не раскололся. Мои пробы и оценки вдруг показались мне детским хобби пожилого мужчины, своего рода изящной сублимацией. Лучше ей об этом ничего не знать.
— Звучит заманчиво, — сказал я, взяв бокал. Анна театрально положила левую руку мне на плечи и налила вина. Разумеется, только на донышко. Я пригубил вино, прополоскал рот, щелкнул языком и отставил бокал.
— И?… — спросила в нетерпении Анна. Настало время стратегической паузы.
Винодел и в самом деле оказался одаренным, вот только нотки медовой дыни ему не совсем удались.
— Великолепно, — сказал я, — правда, поразительно. — Или что-то в этом роде.
Анна смотрела на меня лучистыми глазами, пока уголки моих губ не начали непроизвольно подергиваться. Потом она исчезла на кухне.
— Наливайте себе еще, — сказала она из-за двери, — нe переживайте, это не последняя бутылка.
«Надеюсь», — подумал я.
Мир Анны — и я, удивительным образом очутившийся в самой его середине. В пещере самки снежного леопарда — пришло мне на ум. И тут я внезапно осознал, насколько ужасной была идея Даниеля о том, чтобы я снова начал писать стихи.
Одну из стен в комнате Анны можно было назвать сплошной книжной полкой. Попытка встать и проверить книжный фонд была очень соблазнительной, но я не хотел, чтобы меня разоблачили. Над диваном висела увеличенная карта неба. Звезды на ней обозначались разными цветами, что сильно меня удивило. А само небо было точно такого же кобальтового цвета, что и диван. Справа находилась дверь, по всей видимости, ведущая в спальню. Прямо напротив нее, за стеклянной дверью, простирался большой балкон, почти терраса, на которой я разобрал очертания столика с небольшим устройством на нем.
Мое душевное состояние колебалось между спокойным и возбужденным.
Проходя из кухни в гостиную, мы обменивались испытанными пустыми фразами, оборотами, присущими стандартной ситуации. Глава четыре: один готовит, другой ждет. Вам скучно — конечно, нет, уже скоро. Между тем я продумывал то высказывание, каким я встречу Анну, когда она снова войдет в комнату. Я хотел ее развеселить. «Продумывал» — мало сказать. Я лихорадочно рылся в клоунских костюмах на чердаке моего разума в поисках сколько-нибудь пригодного наряда. Но к сожалению, ничего не смог найти, за исключением парочки запылившихся носов из папье-маше. Я уже был готов продырявить лоб штопором, так как мне ничего не приходило на ум, но тут передо мной появилась хозяйка, держа в руках серебряный поднос, явно рассчитанный на двух взрослых мужчин, «Two servants brought in the dinner after the fox hunt».
[55]
— Вуаля, — сказала она на французский манер, в нос, — рыба а-ля майсон.
Я ужасно обрадовался: мне не пришлось выдумывать никакой остроумной фразы. Вместо этого я изобразил бурю восторга: еле выговариваемые фонемы, почти стандартное заламывание рук. Глава пять: ожиданию пришел конец. Мне трудно признаться, но я посмотрел на нее влюбленными глазами. Я обожал то, как она стоит там. Я любил ее безудержно, и это чувство поднималось из глубин моего безрассудства. Я знал, что это плохо, но ничего не мог с этим поделать.
Итак, мы сели друг напротив друга. И прежде чем беззаветное молчание смогло бы испортить мне настроение, я прервал его.
— Вы долго искали карту, так идеально подходящую вашей обстановке?
