Я обошел церковь вокруг и на северной стене заметил два окна. Одно из них, маленькое, было сделано в форме бойницы. Из него можно было увидеть алтарь. Другое окно состояло из двух арок из песчаника, разделенных посередине выгнутой наружу колонной, похожей на пилястру.
На самом верху этой колонны, прямо на камне, было выгравировано лицо женщины с огромными глазами, гротескными полными губами и дыркой вместо носа. Ее лицо являлось единственным элементом окна, выполненным не из красного песчаника. Каменотес использовал для него другой материал — породу камня, абсолютно незнакомую для меня. Казалось, материал был намного мягче и легче поддавался обработке. К тому же он был ослепительно белым.
Мушки закружились над моей головой. Бессмыслица какая-то. Это оказались не мухи, а моя собственная кровь. Она кружилась в моем черепе в безумном хороводе, а снаружи ритмично отдавала в виски. Я опустился на одного из Редов или Ричардсов и, сидя на могиле, уставился надо боли знакомое лицо, которое, может быть, тысячу лет назад вырезал из белого камня неизвестный скульптор. Я с нетерпением ждал, пока вращательные движения в моем затылке немного приутихнут.
— Все случайность, — сказал я вслух лежащим подо мной останкам, — случайность и истерия.
Я присмотрелся повнимательнее к лицу напротив меня. Оно было не похоже ни на лицо той женщины, которую я видел в моем сне под гранатовым деревом, ни на все демонические образы в произведениях Колриджа. Разве что отдаленно.
Я поднялся с земли и услышал тихий вздох. Интересно, был ли это мой собственный вздох или один из Редов или Ричардсов выразил так свое облегчение?
Я посмотрел на надгробие. Там была надпись: Шарлоте Ричардс, 1814–1869 годы. Извинившись перед леди, я снова отправился в путь. Пока я крутился около могилы и осматривался, солнечный луч нашел дорожку сквозь лесную чащу. Я снова посмотрел на церковь и увидел на крыше маленьких эльфов, танцующих в желтых одеждах.
По пути я попытался привести в порядок свои мысли и соединить это с тем, что. я уже нашел. Тщетно. Я ни насколько не продвинулся в своих поисках. Очень многие детали никак не хотели соединяться в единое целое. Что общего было у Талисина с этой церковью? Как лицо из кошмаров Колриджа попало на эту стену? И почему для него — или для гениального фальсификатора его подписи — Керридвен стала Жеральдиной? Мне требовалась дополнительная информация. Милая брошюрка, может быть, и восполнит пару пробелов, но, увы, не решит полностью моей загадки. К тому же с содержанием баллады Талисина я познакомился еще в студенческие годы и теперь ничего не мог вспомнить.
Подъем на гору доставил мне немало хлопот. Шаг за шагом я боролся с высотой. Но по сравнению с моими мыслями тело хоть как-то продвигалось вперед. Что же, взять еще раз машину Хендерсона и доехать до ближайшего университета, чтобы перерыть там всю библиотеку? Почему бы и нет. Пожалуй, это самый толковый вариант действий. Во всяком случае, это лучше, чем околеть здесь, в маховом колесе моих раздумий, как хомяку с сердечной недостаточностью.
Лондон находился слишком далеко отсюда. Следующий университет, самый ближайший, был в Кардифе. Но даже туда автомобиль моего хозяина вряд ли домчал бы меня без особых проблем. Итак, остается Бристоль. Туда можно добраться за пару часов, нужно только…
Бристоль! Джил! Ударом молнии сразило старую сосну — Марковича — и на нем загорелись склеротичные ветки. Джил — почему я раньше не подумал о ней? Тот, кто действительно мог мне помочь, была Джил Макэлистер. Мне нужно срочно позвонить ей. Надеюсь, на ферме есть телефонный справочник. Мои шаги ускорились. Надеюсь, она в данный момент не в экспедиции на своем любимом Северном нагорье. А еще, я надеюсь, что Хендерсон не будет иметь ничего против того, чтобы его чокнутый гость воспользовался телефоном.
Джил Макэлистер была доцентом английской литературы в университете Бристоля. Она специализировалась по древнеанглийскому языку. Я знал ее по всевозможным симпозиумам, к которым у нее, равно как и у меня, выработалось чувство, постоянно балансирующее между ненавистью и любовью. Временами у нас с ней возникала одна и та же реакция — желание сбежать, едва звучит последнее предложение завершающего доклада. И снова мы встречались с ней в одном и том же кафе или ресторане, по другую сторону потока наших коллег. Мне нравилось слушать ее, когда шабли окрашивал ее щеки в яркий румянец и поток слов становился неудержим.
Просто Джил любила все, что было старым: языки, вещи, истории и… вино.
— За бутылочку вина года удачного урожая, — обычно говорила Джил, — я бы продала своих детей. Поэтому я и не родила ни одного из чувства предосторожности.
Рожденная на Льюисе, одном из Гебридских островов, она была вскормлена мифами и легендами. В восемнадцать она переехала в Бристоль и до сих пор еще не бросила университет. Вышла замуж за человека, склонного скорее к практическим вещам, зарабатывающего тем не менее на старых вещах, — за торговца антиквариатом из Уэльса. Ради Джил муж перенес свои магазины с Суонси
[168] в Бристоль, где они живут и по сей день на старой вилле, уже двадцать лет гармонично соединенные, но в разных мирах.
Между прочим, ей уже сорок два года, но в ее глазах И складках вокруг рта еще сохранилась совсем озорная беспечность, которая вместе с полностью поседевшими волосами образует весьма привлекательный контраст.
Джил являлась корифеем не только в своей профессии, но и в своем хобби обладала высокой квалификацией. Как знающий любитель-археолог и антрополог, она при желании многое могла порассказать, естественно, только определенным и избранным слушателям. Мне повезло принадлежать к этому кругу. В общем, достаточно об этом, и так все предельно ясно: Джил мне нравилась, я ценил ее и уважал.
Конечно, Джил вряд ли знала историю церкви Кал-бон. Но в отличие от меня она могла знать, где можно было прочитать о ней. Я даже не удивился бы, если она за короткое время достала необходимые материалы из архива, чтобы проследить историю этого места, вплоть до времен австралопитеков. Вместе со всеми мифами и легендами, окружающими эту церковь. А еще для нее было бы плевым делом достать для меня содержание баллады о Талисине.
Если, конечно, она сейчас находилась в Бристоле. И если у нее есть немного времени для меня. И если я смогу ей позвонить.
Нет сомнений, мне нужно скрыть от Хендерсона мое взлохмаченное душевное состояние: он тут же смекнет, что я что-то нашел, и постарается загнать подороже.
— Можно мне, — спросил я Хендерсона, — позвонить от вас?
Когда я вернулся на ферму, хозяин, все еще занятый со своими животными, стоял на коленях во дворе и вычесывал щеткой шерсть охотничьей собаки.
— Конечно, — ответил он, — там стоит счетчик.
Я быстро нашел телефон, отвратительный коричневый экземпляр, висевший на стене в коридоре. Рядом, на телефонном столике, лежал и справочник. Очевидно, для меня настала белая полоса.
