– Алексей, – величественно сказал Юрковский. – Наш… э-э… кадет еще не знает, с кем имеет дело.
– Нет, я знаю, – сказал Юра. – Я вас сразу узнал.
– О! – удивился Юрковский. – Нас еще можно узнать?
Юра не успел ответить. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иван в той же самой клетчатой рубахе.
– Прибыл, Алексей Петрович, – весело сообщил он.
– Принимай своего крестника, – буркнул Быков. – Это наш стажер. Закрепляю его за тобой. Сделай отметку в журнале. А теперь забирай его к себе и до самого старта не спускай с него глаз.
– Слушаю, – сказал Жилин, снял Юру со стула и вывел в коридор. Юра медленно осознавал происходящее.
– Это вы – Жилин? – спросил он. – Бортинженер?
Жилин не ответил. Он поставил Юру перед собой, отступил на шаг и спросил страшным голосом:
– Водку пьешь?
– Нет, – испуганно ответил Юра.
– В бога веруешь?
– Нет.
– Истинно межпланетная душа! – удовлетворенно сказал Жилин. – Когда прибудем на «Тахмасиб», дам тебе поцеловать ключ от стартера.
3
Марс. Астрономы
Матти, прикрыв глаза от слепящего солнца, смотрел на дюны. Краулера видно не было. Над дюнами стояло большое облако красноватой пыли, слабый ветер медленно относил его в сторону. Было тихо, только на пятиметровой высоте шелестела вертушка анемометра. Затем Матти услыхал выстрелы – «пок, пок, пок, пок», – четыре выстрела подряд.
– Мимо, конечно, – сказал он.
Обсерватория стояла на высоком плоском холме. Летом воздух всегда был очень прозрачен, и с вершины холма хорошо просматривались белые купола и параллелепипеды Теплого Сырта в пяти километрах к югу и серые развалины Старой Базы на таком же плоском высоком холме в трех километрах к западу. Но сейчас Старую Базу закрывало облако пыли. «Пок, пок, пок», – снова донеслось оттуда.
– Стрелки, – горестно сказал Матти. Он осмотрел наблюдательную площадку. – Вот подлюга, – сказал он.
Широкоугольная камера была повалена. Метеобудка покосилась. Стена павильона телескопа была забрызгана какой-то желтой гадостью. Над дверью павильона зияла свежая дыра от разрывной пули. Лампочка над входом была разбита.
– Стрелки, – повторил Матти.
Он подошел к павильону и ощупал пальцами в меховой перчатке края пробоины. Он подумал о том, что может натворить разрывная пуля в павильоне, и ему стало нехорошо. В павильоне стоял очень хороший телескоп с прекрасно исправленным объективом, регистратор мерцаний, блинк-автоматы – аппаратура редкая, капризная и сложная. Блинк-автоматы боятся даже пыли, их приходится закрывать герметическим чехлом. А что может сделать чехол против разрывной пули?
Матти не пошел в павильон. «Пусть они сами посмотрят, – подумал он. – Сами стреляли, пусть сами и смотрят». Честно говоря, ему было просто страшно заходить туда. Он положил карабин на песок и, поднатужась, поднял камеру. Одна нога треножника была погнута, и камера встала криво.
– Подлюга! – сказал Матти с ненавистью. Он занимался метеоритными съемками, и камера была его единственным инструментом. Он пошел через всю площадку к метеобудке. Пыль на площадке была изрыта, Матти со злостью топтал характерные округлые ямы – следы «летучей пиявки». «Почему она все время лезет на площадку? – думал он. – Ну, ползала бы вокруг дома. Ну, вломилась бы в гараж. Нет, она лезет на площадку. Человечиной здесь пахнет, что ли?»
Дверца метеобудки была погнута и не открывалась. Матти безнадежно махнул рукой и вернулся к камере. Он свинтил камеру, с трудом снял ее и кряхтя положил на разостланный брезент. Потом он взял треногу и понес в дом. Он оставил треногу в мастерской и заглянул в столовую. Наташа сидела у рации.
– Сообщила? – спросил Матти.
– Ты знаешь, у меня просто руки опускаются, – сердито сказала она. – Честное слово, проще сбегать туда.
– А что? – спросил Матти.
Наташа резко повернула регулятор громкости. Низкий усталый голос загудел в комнате:
– Седьмая, седьмая, говорит Сырт. Почему нет сводки? Слышите, седьмая? Давайте сводку!
Седьмая забубнила цифрами.
– Сырт! – сказала Наташа. – Сырт! Говорит первая!
– Первая, не мешайте, – сказал усталый голос. – Имейте терпение.
– Ну вот, пожалуйста, – сказала Наташа и повернула регулятор громкости в обратную сторону.
– А что ты, собственно, хочешь им сообщить? – спросил Матти.
– Про то, что случилось, – ответила Наташа. – Ведь это чепэ.
– Ну уж и чепэ, – возразил Матти. – Каждую ночь у нас такое чепэ.
Наташа задумчиво подперла кулачком щеку.
– А знаешь, Матти, – сказала она, – ведь сегодня первый раз пиявка пришла днем.
Матти всей горстью взялся за физиономию. Это была правда. Прежде пиявки приходили либо поздно ночью, либо перед самым восходом солнца.
– Да, – сказал он. – Да-а-а. Я это понимаю так: обнаглели.
– Я это тоже так понимаю, – заметила Наташа. – Что там, на площадке?
– Ты лучше сама сходи посмотри, – сказал Матти. – Камеру мою изуродовало. Мне сегодня не наблюдать.
– Ребята там? – спросила Наташа.
Матти замялся.
– Да, в общем, там, – сказал Матти и неопределенно махнул рукой.
Он вдруг представил себе, что скажет Наташа, когда увидит пулевую пробоину над дверью павильона.
Наташа снова повернулась к рации, и Матти тихонько прикрыл за собой дверь. Он вышел из дома и увидел краулер. Краулер летел на предельной скорости, лихо прыгая с бархана на бархан. За ним до самых звезд вставала плотная стена пыли, и на этом красно-желтом фоне очень эффектно выделялась могучая фигура Пенькова, стоявшего во весь рост с упертым в бок карабином. Вел краулер, конечно, Сергей.
Он направил машину прямо на Матти и намертво затормозил в пяти шагах. Густое облако пыли заволокло наблюдательную площадку.
– Кентавры, – сказал Матти, протирая очки. – Лошадиная голова на человеческом туловище.
– А что? – сказал Сергей, соскакивая.
За ним неторопливо спустился Пеньков.
– Ушла, – сказал он.
– По-моему, ты в нее попал, – сказал Сергей.
Пеньков важно кивнул.
– По-моему, тоже, – сказал он.
Матти подошел к нему и крепко взял за рукав меховой куртки.
– А ну-ка пойдем, – сказал он.
– Куда? – осведомился Пеньков, сопротивляясь.
– Пойдем, пойдем, стрелок, – сказал Матти. – Я тебе покажу, куда ты попал наверняка.
Они подошли к павильону и остановились перед дверью.
