– Ничего, – успокоил девушку Бун, – по первости так бывает. Вам бы лучше сходить в нижнюю галерею, которая для ищущих, – там смотришь снизу вверх, и музыка совсем другая. Тяжелая, печальная; я не специалист, но в ней вроде бы много инфразвуков – и все для того, чтобы напомнить им об ихней греховности. А здесь – Зал Радостных Мыслей, помещение для медитации, куда допускаются только верховные служители нашей Церкви. Я, например, как только почувствую себя плоховато – обязательно иду к архангелу Фостеру в гости; посижу здесь часок, сигарку выкурю – и все как рукой снимает.
– Я очень вас прошу!
– Да ничего, милочка, конечно, о чем разговор, идите, подождите снаружи. А вы, мистер Смит, можете оставаться здесь сколько душе угодно.
– Сенатор, – решительно вмешался Джубал, – а не лучше ли нам всем посетить службу?
В коридоре Джилл начало трясти: все это время она страшно боялась – не дай бог, Майк сделает с жуткой мумией что-нибудь неподобающее, после чего всех их линчуют.
Завидев незнакомых людей, два стражника в пышных облачениях херувимов дружно скрестили копья, преграждая путь к вратам Святилища.
– Да вы что, ребята, – укоризненно покачал головой Бун. – Эти паломники – личные гости Верховного епископа. Где там, кстати сказать, ихние значки?
В дополнение к значкам стражники выдали ему бумажку с кодом, открывающим дверь, какую именно дверь – выяснилось через несколько секунд.
– Прошу вас, епископ. Сюда, пожалуйста, – почтительно произнес служка.
Широкая лестница привела их прямо к центральной, расположенной против сцены ложе.
Набрав номер, Бун распахнул дверь и отступил на шаг в сторону:
– Только после вас, юная леди.
С выбором мест произошла некоторая заминка, но Джубал решительно усадил Майка между собою и Джилл, а сенатора – тоже желавшего сидеть рядом с марсианским гостем – по другую сторону прохода.
Роскошную – с автоматическими, приспосабливающимися по фигуре сиденьями, пепельницами и откидными столиками – ложу отделяло от алтаря не более сотни футов; она нависала футах в пятнадцати над головами прихожан в зале. Совсем еще молодой священник размахивал могучими мускулистыми руками и приплясывал в такт гремящей из динамиков музыке – разогревал, по всей видимости, толпу. Он то подпевал (густым, сочным басом) хору, то переходил на крик.
– Ну-ка, ну-ка, поживее! У вас что, задницы к стульям прилипли? Вот так вот будете кемарить – и сцапает вас диавол.
Гигантская змея, образованная уцепившимися друг за другом людьми, извивалась вдоль правого прохода, вдоль сцены, налево, а затем по центральному проходу назад.
Хрясть! Хрясть! Хрясть! – топали в такт резким, синкопированным звукам гимна сотни (или тысячи?) ног. Хрясть! Хрясть! Хрясть! – чуть не проламливали они пол, повинуясь взмахам сжатых в кулаки рук священника. Хрясть! Хрясть! А-а-а!.. Хрясть! Хрясть! А-а-а! Джилл почувствовала, что ритм ее затягивает, и – со смущенным удивлением – осознала, что охотно присоединилась бы к танцующим, которых становилось все больше и больше.
– Далеко парень пойдет, – одобрительно заметил Бун. – Главный священник получает от него толпу в таком накаленном состоянии, что плюнь – зашипит, уж я-то точно знаю, я тоже работал с ним на пару. Преподобный «Джаг» Джекермен был когда-то в «Рэмсах» левым крайним. Да вы должны его помнить.
– Увы, – огорченно пожал плечами Джубал. – Я совсем не слежу за футболом.
– Что, правда? А вот наши верные – во время сезона они остаются во храме и после службы – закусывают на скамейках и смотрят матч. Видите, вон там, за алтарем, там эта стена отходит в сторону, а за ней – самый большой в мире стереоящик. Сидишь себе и смотришь, лучше, чем из первого ряда. Качество изображения – дома такого в жизнь не получишь, да и вообще за компанию кто-то там вроде удавился. Шутка.
Бун резко, словно споткнувшись, смолк, а затем снова – как тогда, на посадочной площадке, – сунул пальцы в рот и свистнул:
– Хе-рувим! Сю-да!
В ложу влетел давешний служка:
– Да, епископ?
– Сынок, ты смылся так быстро, что я даже забыл сделать заказ.
– Извините меня, пожалуйста.
– Прощениями да извинениями на небо не вознесешься. Чем извиняться, ты, сынок, лучше пошевеливайся. Вспомни молодость и – бегом, на цырлах. Так что, ребята, повторим, что и в тот раз?
Сделав заказ, он добавил:
– Ну и еще десяток моих сигар – это спросишь у старшего по бару.
– Бегу, епископ!
– Благослови тебя Господь, сын мой… Погоди! Стой здесь и никуда не дергайся.
«Голова» сплетенной из человеческих тел змеи приближалась к ложе; Бун перегнулся через барьер, сложил руки рупором и громко, стараясь перекрыть шум зала, крикнул:
– Дон! Эй, Дон!
Какая-то девушка подняла голову, поискала глазами ложу и улыбнулась; он помахал ей рукой.
– И виски-сауэр. Бе-гом!
Судя по скорости, с которой появились напитки, херувим не бежал, а самым натуральным образом летел; не заставила себя ждать и девица. Бун откинул для нее одно из сидений заднего ряда.
– А это, ребята, моя старая знакомая, мисс Дон Ардент – только вы не подумайте, что она и вправду старая, все как раз наоборот. Киса, вот эта юная леди, которая в углу, это мисс Бордман, а вот это – наш знаменитый доктор Джубал Харшоу.
– Правда? Доктор, да я ведь прямо обожаю ваши рассказы!
– Премного благодарен.
– Нет, правда! Я же каждый вечер ставлю какую-нибудь вашу пленку, под них так хорошо засыпается.
– Благодарю вас, – самым серьезнейшим образом поклонился Джубал. – Читательское признание – высшая для писателя награда.
– Уймись, Дон, – вмешался Бун. – А молодой человек, сидящий между ними… в жизнь не угадаешь, кто он такой. Мистер Валентайн Смит, Человек с Марса.
Глаза девушки стали большими и круглыми.
– Ой, мамочки!
Бун удовлетворенно расхохотался:
– Благослови тебя Господь, дитя мое! Вона, как я тебя сделал.
– А вы что, – повернулась девушка к Майку, – и вправду Человек с Марса?
– Да, мисс Дон Ардент.
– Называйте меня просто Дон. Ой, мамочки!
– А ты что, – похлопал ее по руке Бун, – не знаешь, какой это грех – сомневаться в словах отца своего духовного? Киса, а не хотела бы ты помочь нам привести Человека с Марса к Свету?
– Какой вопрос? Конечно же, с радостью!
(Да уж не сомневаюсь, подумала Джилл. Вот же сука поганая, ну прямо без мыла в жопу лезет.) В ней поднималась волна холодного бешенства. На мисс Ардент было непрозрачное матовое платье с длинными рукавами и почти без выреза – которое, однако, почти ничего не скрывало. Ткань, неотличимая по цвету от загорелой кожи, а под ней – Джилл готова была побожиться – ровно ничего, кроме этой самой кожи, ну и конечно же, прочих (весьма изобильных) прелестей. При всем при том, на общем фоне (одеяния большинства прихожан храма Архангела Фостера не скрывали вообще ничего) платье это казалось нарочито, даже вызывающе скромным.
