К сожалению, по большей своей части священные изображения, долженствующие обратить грешников в веру, были расположены не совсем удачно, именно в тех местах, которые прикрывала Пышечка. Однако Патриция демонстрировала их в церквях, на закрытых «счастливых встречах» – буде пастырь на это соглашался (противное случалось крайне редко). Увы, истинно верующим счастья и без того хватало, а Патриции больше всего хотелось спасать грешников. Она не умела проповедовать, не умела петь, никогда не обладала даром говорить на языках – зато она сама, собственной своей персоной, была живым свидетельством во славу Света.
Номер Патриции шел предпоследним, оставляя ей вполне достаточно времени, чтобы собрать свои фотографии (черно-белые – по четвертаку за штуку, цветные – по пятьдесят центов, а за пять долларов можно было купить набор фотографий в запечатанном конверте, подписав заявление, что покупатель является доктором медицины, психологии, социологии или иной специальности, дающей ему доступ к сугубо профессиональным материалам, не распространяемым среди широкой публики; покупателям, честность которых вызывала сомнения, Патриция отказывалась продавать снимки даже за десять долларов и требовала предъявить соответствующие документы), а затем скользнуть за кулисы и приготовиться к номеру финальному.
Тем временем на сцене выступал волшебник.
Доктор Аполлон взял со столика большие стальные кольца и попросил добровольцев из зрителей сперва убедиться, что в них нет никаких прорезей и прочих хитростей, а затем сложить эти кольца – не выпуская их из рук – таким образом, чтобы они слегка накладывались друг на друга. Затем он коснулся каждого стыка волшебной палочкой – и получилась цепь. Небрежно отложив палочку (прямо в воздух), он закатал рукава, взял у своей ассистентки большую миску, достал оттуда полдюжины яиц и начал ими жонглировать. Мог бы особенно и не стараться, все внимание присутствующих было поглощено ассистенткой. Вот у нее-то не было никаких татуировок; странным образом, это не вызывало ни малейших сомнений, несмотря даже на одежду, значительно более скромную, чем у девиц шоу. Никто толком и не заметил, как шесть яиц превратились в пять, затем в четыре… три… два… доктор Аполлон недоуменно посмотрел на последнее яйцо.
– Вот так и остаются без яиц, – сказал он, швырнул его в публику и отвернулся.
В зале прозвучали редкие смешки; никто из зрителей даже не заметил, что яйцо так никуда и не попало, тихо растворилось в воздухе.
Доктор Аполлон со слегка озадаченным видом продемонстрировал еще несколько фокусов, сопроводив их пресными замечаниями, а потом высмотрел в первом ряду мальчика и подозвал его к сцене.
– Сынок, – торжественно провозгласил он, – я умею читать мысли. Ты думаешь, что я – не настоящий волшебник. Ты совершенно прав. Вот тебе за это самый настоящий доллар.
Мальчик взял долларовую бумажку – и та сразу же исчезла из его пальцев.
– Ну вот видишь! Крепче надо было держать! – огорченно сказал волшебник. – Ладно, дадим тебе еще один шанс. Держишь? Крепко? А тогда – беги отсюда, да поскорее – тебе давно уже спать пора.
Мальчик рванулся прочь и исчез.
– Послушайте, мадам Мерлин, – нахмурился волшебник, – а мы-то теперь чем займемся?
Ассистентка поднялась на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.
– Да вы что? – недоуменно воскликнул волшебник. – Здесь же люди!
Ассистентка прошептала еще несколько слов.
– Да, друзья, ничего не поделаешь, – обреченно вздохнул волшебник. – Мадам Мерлин хочет лечь в кроватку. Ну как, джентльмены, желает кто-нибудь из вас помочь даме? Ой, да не все же сразу, – испуганно попятился он. – Кто тут служил в армии?
И все равно добровольцев оставалось слишком много; доктор Аполлон выбрал двоих и начал их инструктировать.
– Там, под сценой, стоит армейская раскладушка, вот, зайдите с этой стороны и откиньте брезент. Теперь, если вас это не затруднит, поднимите ее и поставьте на сцену. А вы, мадам Мерлин, повернитесь, пожалуйста, сюда.
Мужчины занялись койкой; тем временем доктор Аполлон делал пассы.
– Спать… спать… вам очень хочется спать… вы совсем уснули. Друзья, в настоящий момент моя очаровательная помощница находится в глубоком трансе. Джентльмены – вы, которые ставили раскладушку, – вы не отказались бы уложить мадам Мерлин спать? Только осторожно, осторожно…
Застывшую как труп девушку поместили на раскладушку.
– Ну вот и хорошо. Огромное вам спасибо. Только как же это она, без одеяла? Чем бы ее накрыть?
Волшебник подобрал так и болтавшуюся в воздухе палочку, указал ею на стоявший в глубине сцены столик – и тут же в его руку скользнула сама собой отделившаяся от груды реквизита простыня.
– Вот, джентльмены, накиньте это на нее. Голову, голову тоже прикройте – нехорошо смотреть на даму, когда она спит. Большое спасибо. Отойдите, пожалуйста, чуть подальше… вот так, прекрасно. Мадам Мерлин, вы меня слышите?
– Да, доктор Аполлон.
– У вас был глубокий, тяжелый сон. Но теперь вы чувствуете себя легче. Ваше тело стало совсем легким, вы словно спите в облаках. Вы парите…
Прикрытая простыней фигура приподнялась над койкой примерно на фут.
– Здорово! Только не становитесь слишком уж легкой, а то улетите еще.
– Как только положили эту простынь, – громким шепотом объяснил своему товарищу какой-то юнец, – она раз – и спустилась вниз, у них там специальный люк. А это – просто каркас из проволоки. Потом он сдернет простынь, каркас сложится и спрячется. Да такое кто хошь может сделать.
Доктор Аполлон словно и не слышал этих грязных инсинуаций.
– Выше, мадам Мерлин… еще чуть повыше… ну вот, теперь хорошо.
Фигура вместе со свисающей с нее простыней плавно покачивалась на высоте человеческого роста.
– А там есть такая стальная подпорка, только ее не видно, – не унимался настырный разоблачитель. – Вон там, видишь, угол простыни висит до самой койки, это специально так сделано.
Доктор Аполлон попросил добровольцев убрать раскладушку.
– Зачем ей кровать, она же спит в облаках.
Он повернулся к парящей в воздухе фигуре и прислушался.
– Погромче, пожалуйста. Да? Мадам Мерлин говорит, что простыня ей тоже не нужна.
(– Вот сейчас тот каркас и спрячется!)
Волшебник резко сдернул простыню; зрители почти не заметили, что она бесследно исчезла, – все глаза были прикованы к ассистентке, спавшей в той же позе, что и первоначально, но теперь – в шести футах от голых досок сцены, которую с трех сторон обступили зрители.
– А где же подпорка-то? – поинтересовался товарищ малолетнего скептика.
– Ее очень трудно увидеть, это надо специально посмотреть прямо туда, где она, а чтобы туда не смотрели, тут такое специальное освещение, прямо в глаза.
