– Очень рад услышать, что его нашли. Благодарю вас, сэр.
– Его арестовали за бродяжничество. Но в суд дело не пойдет – мы отдадим его вам, с рук на руки.
– Я в долгу перед вами, сэр.
– Невелик подарочек. Грязный, небритый, и несет от него, говорят, как из пивной бочки. Получите его в первозданном виде и сами убедитесь, что это за тип.
– Да, сэр. Когда можно его ожидать?
– С минуты на минуту. Из Ногалеса вылетела курьерская машина; скорость почти четыре маха, так что вот-вот будет у вас. Пилот сдаст его под расписку.
– Хорошо, сэр.
– А дальше я умываю руки. Надеюсь, вы и ваш клиент явитесь на переговоры, а уж как поступить с этим пьяным клеветником – решайте сами.
– Согласен. Когда?
– Завтра в десять?
– «И делу бы конец». Согласен.
Джубал спустился и сквозь проломленную дверь вышел наружу:
– Джилл! Скорее сюда!
– Сейчас, Джубал.
Следом за подбежавшей Джилл появился один из репортеров.
– Кыш, – отмахнулся от него Джубал. – У нас разговор конфиденциальный. Семейное дело.
– Чьей семьи?
– Твоей. Еще три секунды, и в ней будет покойник. Чеши отсюда.
Репортер ухмыльнулся и исчез.
– С ним все в порядке, – одними губами сказал Джубал.
– Бен?
– Да. Его скоро привезут.
– Господи, Джубал! – Из глаз Джилл хлынули слезы.
– А ну-ка прекрати. – Джубал взял ее за плечи и крепко встряхнул. – Марш домой, и сиди там, пока не придешь в божеский вид.
– Хорошо, Джубал. Слушаюсь, начальник.
– Пореви в подушку, а потом умойся. – Он вернулся к бассейну. – Тихо все! У меня объявление! Мы были очень рады всех вас здесь видеть, но хорошенького понемножку. Лавочка закрывается.
– Долой!
– А вон того – в воду. Завтра всем на работу. Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе. И семья моя тоже. Так что расходитесь немедленно. Желающие, так уж и быть, получат чашку кофе напоследок. С собой. Дюк, заткни бутылки. Девочки, убирайте посуду.
Без ропота не обошлось, однако более трезвые и уравновешенные из гостей быстро подавили попытки мятежа; через десять минут сад опустел.
А еще через двадцать минут прибыл Какстон. Эсэсовский офицер, командир доставившей его машины, извлек заранее заготовленный бланк, получил с Харшоу подпись и отпечаток пальца и удалился, – а тем временем Джилл рыдала на плече Бена.
Джубал оглядел его с ног до головы:
– Тут вот говорят, что ты неделю не просыхал.
Бен нехорошо выругался – не прекращая похлопывать Джилл по спине.
– Я в стельку пьян, ни капли не испив.
– А что случилось?
– Да не знаю я, ничего я не знаю!
Пришлось делать ему промывание желудка (содержимое: спиртное, желудочный сок и никаких признаков пищи), а также уколы, нейтрализующие действие алкоголя и барбитуратов. Через час вымытый, побритый и переодетый Бен познакомился со Смитом, после чего его начали вводить в обстановку – отпаивая параллельно молоком.
Сам же Бен не мог рассказать ничего вразумительного. Вся эта неделя для него словно пропала – потерял сознание в Вашингтоне, а очнулся два часа назад в какой-то мексиканской дыре в обществе полицейских.
– Конечно же, я знаю, как все было. Меня держали все это время в камере, накачивали наркотиками и допрашивали… и я им, наверное, все рассказал. Помню все смутно. Но ведь тут ничего не докажешь. И деревенский староста, и хозяйка этого заведения, и уйма прочих местных – все они в красках распишут развлечения заезжего гринго и подтвердят свои слова под присягой. И я бессилен что-либо сделать.
– Ну так и не делай, – посоветовал Джубал. – Сиди себе и радуйся жизни.
– Вот уж хрен! Я доберусь до этого…
– Тихо, тихо! Главное, Бен, что ты жив… а ведь всего час назад я в это почти не верил. А до Дугласа и добираться не надо – он сделает все, как мы ему скажем, и даже поморщиться не посмеет. Вроде как тот кот, слизывавший горчицу у себя из-под хвоста – добровольно и с песнями.
– Вот об этом я и хотел поговорить. Мне кажется…
– А мне кажется, что тебе пора спать. Выпив предварительно стакан теплого молока с добавлением моего тайного протрезвляющего снадобья.
Какстона не пришлось долго уговаривать. Убедившись, что он спит, Джубал направился в свою спальню – и встретил по пути Энн.
– Веселенький денек, – устало покачал он головой.
– Да уж. Я бы предпочла обойтись без такого веселья, и не дай бог, если оно повторится. Ложись, начальник, спать.
– Я и ложусь. Слушай, Энн, а что такого особенного в поцелуях Майка?
Глаза у Энн мечтательно затуманились, затем она улыбнулась:
– Нужно было и тебе попробовать.
– Староват я в голубые перекрашиваться. Но про этого парня мне интересно буквально все. Так как там, действительно есть разница?
Энн немного задумалась.
– Да.
– И какая же?
– Майк отдается поцелую весь, без остатка.
– Тоже мне невидаль, я и сам так делаю. Точнее говоря – делал.
– Нет, – покачала головой Энн. – Меня целовали большие специалисты по этой части, но ни один из них не отдавался поцелую полностью. Они не могут сосредоточить на поцелуе все свое внимание. Всегда остаются мысли о чем-то постороннем. Не опоздать бы на автобус… удастся ли с этой девицей переспать… не поймал бы нас ее папаша – или муж – или соседи. Да о чем угодно – о работе, о деньгах, о той же своей поцелуйной технике. У Майка нет никакой техники, зато он целует тебя, не думая ни о чем другом. В этот момент для него нет во Вселенной ничего, кроме тебя, и этот момент равен вечности – ведь Майк ни о чем не думает, не строит никаких планов, никуда не стремится. Он целует тебя – и все. – Энн слегка поежилась. – На женщин это производит ошеломляющее впечатление.
– Х-м-м…
– И нечего хмыкать, старый похабник! Ничего ты не понимаешь!
– Не понимаю. И не пойму – как это ни прискорбно. Ну что ж, спокойной ночи. Кстати, я сказал Майку запереться.
– Кайфоломщик!
– Он и так учится очень быстро, не стоит торопить.
18
Совещание отложили сначала до вечера, а потом до следующего утра, что дало Какстону время прийти в себя, узнать о пропущенной неделе побольше, а также «взрастить близость» с Майком, который предложил ему воду сам – быстро грокнув близость Бена и Джилл и посоветовавшись с последней.
