Майк начал воспроизводить прочитанное, страницу за страницей, с абсолютной точностью и без всякого выражения, будто профессор на информативной, но нудной лекции; в зале повисла недоуменная тишина, рейтеровский репортер не знал, куда девать глаза.
Мстительный Джубал не вмешивался, пока каждый из присутствующих в зале не узнал о наследственных правах вдовы и вдовца, братьев и сестер единокровных и единоутробных, а также о разделе наследуемого имущества per stirpes и per capita значительно больше, чем ему хотелось бы знать. Но все-таки эту пытку нужно было кончать.
– Хватит, Майк.
– Там еще очень много, – удивился Майк.
– Потом. Есть вопросы на какую-нибудь другую тему?
Репортер лондонской воскресной газеты выскочил с вопросом, близким интересам своих читателей (а потому близким финансовым интересам своего работодателя):
– Мистер Смит, мы уже знаем, что вам нравятся земные девушки. Приходилось вам когда-нибудь целовать девушку?
– Да.
– И вам понравилось?
– Да.
– На что это похоже?
На этот раз Майк ответил почти без промедления.
– Целовать девушек – добродетельность, – объяснил он. – Взращивание близости. Покруче игры в карты.
Гром аплодисментов испугал Майка, но он чувствовал, что ни Джилл, ни Доркас не боятся, а только стараются сдержать это шумное, непонятное выражение всеобщего восторга. Он успокоил свой страх и начал ждать.
От дальнейших вопросов его спасло появление в зале знакомой фигуры.
– Брат мой доктор Махмуд! – вне себя от радости закричал Майк (по-марсиански).
Проталкиваясь к столу, семантик «Чемпиона» улыбался, махал рукой и отвечал на том же самом скрежещущем наречии. Они продолжили свою не понятную никому из окружающих беседу, Майк сыпал словами с пулеметной скоростью, Махмуд – значительно медленнее; закрыв глаза, можно было подумать, что это носорог бодает стальную бочку.
Репортеры на время стихли; звукозаписывающая братия звукозаписывала, а просто пишущая братия просто записывала колоритный эпизод. В конце концов самый нетерпеливый из них не выдержал:
– Доктор Махмуд! А что вы говорите?
– По большей части, – с великолепным оксфордским акцентом ответил семантик, – я говорю ему: «Помедленнее, милый, ну хоть немного помедленнее».
– А что говорит он?
– Все остальное – чисто личные дела, не представляющие для вас никакого интереса. Разнообразные приветствия. Вы же понимаете – встреча старых друзей. – И Махмуд снова перешел на марсианский.
Майк рассказывал своему брату обо всем, происшедшем за время расставания, чтобы грокнуться с ним ближе, – но Майковы понятия о событиях важных были чисто марсианскими, а потому говорил он почти исключительно о новых братьях по воде и неповторимом аромате каждого из них… похожая на ласковую воду Джилл… бездонная глубина Энн… странный, не совсем еще грокнутый факт, что Джубал иногда как яйцо, а иногда как Старик, а он и не то, и не другое. А еще – негрокаемая огромность океана…
Махмуду рассказывать было почти не о чем – в его жизни произошло значительно меньше важных, по марсианским понятиям, событий. Один вакхический эксцесс, которым он совсем не гордился, один долгий день, проведенный в вашингтонской мечети пророка Сулеймана распростершись ниц, причем результаты последнего не были еще грокнуты, так что говорить о них не хотелось. Братьев по воде не прибавилось.
Через некоторое время он остановил Майка и протянул руку Джубалу:
– Вы доктор Харшоу. Валентайн Майкл считает, что представил меня вам, – да, по его правилам, так оно и есть.
Пожимая Махмуду руку, Джубал еще раз окинул его взглядом. Ну прямо что твой английский аристократ, от привычной, непринужденной небрежности дорогого твидового костюма до коротко подстриженных седеющих усов. Спорт, одним словом, и охота. А вот кожа – смуглая, темная, да и гены, сформировавшие этот увесистый крючковатый шнобель, явно пришли из Леванта. Харшоу не любил суррогатов и всегда предпочел бы холодную кукурузную лепешку идеальнейшему синтетическому филе.
Однако Майк явно считает этого типа другом – значит другом ему и быть, пока не продемонстрирует обратного.
В глазах Махмуда Джубал являл собой типичнейший, выставочный образец янки во всей его красе – вульгарный, одетый явно неподходящим к случаю образом, горластый, возможно – невежественный и почти наверняка – провинциальный. И к тому же – «специалист». Американские специалисты, с которыми приходилось сталкиваться Махмуду, почти неизбежно оказывались узкими, зашоренными недоучками, не более чем техническими исполнителями, хотя он тщательно скрывал свое глубокое презрение ко всему американскому. Вавилонское столпотворение бессчетных религий, сект, секточек, американская кухня (кухня!!!), их манеры, их до ублюдочности эклектичная архитектура, их тошнотворное искусство – и тут же слепая, высокомерная уверенность в собственном превосходстве, особенно нелепая теперь, когда солнце их давно закатилось. Их женщины. Особенно – женщины. Нахальные, лишенные всякой скромности, с тощими, как после долгой голодовки, телами – и все равно странным образом напоминающие райских гурий. Четверо этих созданий тесным кольцом окружали Валентайна Майкла – здесь, на встрече, которой подобало быть чисто мужской.
Но для Валентайна Майкла все эти люди – в том числе даже эти назойливые существа женского пола – являются братьями, он представляет их гордо и радостно, тем самым налагая на Махмуда узы обязанностей, не сравнимых даже с теми, которые человек имеет по отношению к сыновьям брата своего отца. Махмуд усвоил смысл марсианского термина, обозначающего такое опосредованное родство, при прямом общении с марсианами и не нуждался в неадекватных переводах типа «цепная связь», а также в пересказах вроде «брат моего брата – мой брат» или «две вещи, равные порознь третьей, равны между собой». Он видел марсиан, он знал их бедность (по земным меркам), он чуть-чуть прикоснулся к их культурному богатству – и сумел оценить его огромность. И он грокнул, что межличностные отношения – высшая для марсиан ценность.
Что ж, ничего тут не попишешь – он разделил с Валентайном Майклом воду и теперь обязан оправдать его доверие. Остается только надеяться, что эти янки – не совсем уж окончательные жлобы.
Доктор Махмуд приветливо улыбнулся и продолжил:
– Валентайн Майкл объяснил мне – и с большой гордостью, – что все вы находитесь с ним… – (тут он произнес марсианское слово).
– Как?
– В братстве по воде. Вам это понятно?
– Грокаю.
Махмуд сильно сомневался в Джубаловом «гроканье», однако сомнения эти предпочел оставить при себе.
– Я состою с ним в таком же родстве, а потому полагаю своей обязанностью попросить вас считать меня членом семьи. Я знаю ваше имя, доктор, а это, очевидно, мистер Какстон. Мистер Какстон, я часто вижу вашу фотографию в газете, рядом с колонкой. Теперь позвольте мне разобраться в молодых дамах. Это, я полагаю, Энн.
