– Не сейчас, – прошептал он. – Не сейчас.
Я отняла свою руку и допила вино из кружки, густое, резкое, теплое, с привкусом виноградных шкурок. Меня перестало кидать из жара в холод, теперь я ощущала только спокойное тепло и была за это благодарна.
– Твой нос, – сказала я и налила еще вина. – Расскажи мне об этом. Пожалуйста.
Он слегка передернул плечами.
– Ай, что ж. Там были два английских солдата, очевидно, проводили разведку в округе. Думаю, они не ожидали там кого-то найти – у обоих мушкеты были не заряжены, иначе я не остался бы в живых.
Он говорил довольно бесстрастно. Меня пробрала легкая дрожь, но не от холода.
– Они заметили меня, а потом один из них заметил тебя наверху. Он закричал и бросился в твою сторону, но я сбил его с ног. Мне было все равно, что произойдет, главное, чтобы ты оказалась в безопасности, поэтому я просто кинулся на него и воткнул дирк ему в бок. Но случайно попал в коробку с патронами, лезвие застряло и… – он криво усмехнулся. – Пока я пытался его вытащить и попутно не умереть, подоспел его дружок и двинул мушкетом мне по лицу.
Свободная рука Джейми напряглась, сжимая воображаемую рукоятку. Я вздрогнула, теперь слишком хорошо понимая, на что похоже это ощущение. От его рассказа мой нос запульсировал. Я фыркнула, осторожно потерла его тыльной стороной ладони и налила еще вина.
– Как ты выбрался?
– Я отнял у него мушкет и забил их обоих до смерти.
Он говорил спокойно, почти бесцветно, но был в его голосе какой-то странный обертон, который заставлял мой желудок пугливо сжиматься. Воспоминание о каплях крови, блестящих на его руке в рассветных лучах, было слишком свежим. И слишком свежим был этот обертон… Что в нем звучало? Удовлетворение?
Внезапно я стала слишком беспокойной, чтобы усидеть на месте. Еще секунду назад мои кости, казалось, плавились от усталости, а теперь мне хотелось двигаться. Я встала и облокотилась на подоконник. Надвигалась буря: холодный ветер сдувал с лица недавно вымытые волосы, вдалеке сверкали молнии.
– Мне жаль, саксоночка, – сказал Джейми обеспокоенно. – Не стоило тебе рассказывать. Тебя это задело?
– Задело? Нет, не это.
Я говорила отрывисто. Почему я вообще спросила именно про его нос? Почему именно сейчас, после того как безмятежно жила в неведении последние несколько лет?
– Тогда что тебя растревожило? – спокойно спросил он.
Меня растревожил тот факт, что вино отлично подействовало как анестетик, а теперь я все испортила. Картины прошлой ночи вернулись ко мне во всей своей неприглядности вместе с этим простым предложением, констатацией факта: «Я отнял у него мушкет и забил их обоих до смерти». И непроизнесенное эхо этих слов: «Я убиваю для нее».
Казалось, меня вот-вот стошнит. Но я сделала большой глоток вина, игнорируя позыв, даже не распробовала его, проглатывая настолько быстро, насколько могла. Я мрачно выслушала, как Джейми в очередной раз спросил меня о том, что меня беспокоит, и обернулась, вперившись в него взглядом.
– Что беспокоит меня? Беспокоит! Какое дурацкое слово! Что абсолютно сводит меня с ума, так это то, что я была никем, ничем! Теплое местечко под рукой с парой шаров для тисканья. Ей-богу, я была просто дыркой!
Я стукнула по подоконнику кулаком, затем, раздраженная слабостью удара, схватила кружку, развернулась и швырнула ее в противоположную стену.
– С Черным Джеком Рэнделлом ведь было не так, правда? – требовательно спросила я. – Он знал тебя, не так ли? Он смотрел на тебя, когда это происходило, это было не то же самое, как если бы ты был никем. Он хотел именно тебя.
– Боже мой, неужели ты думаешь, что так лучше? – выпалил он и уставился на меня диким взглядом.
Я остановилась, переводя дыхание, голова кружилась.
– Нет. – Я упала на табурет и закрыла глаза, чувствуя, как комната надвигается на меня со всех сторон, расцвеченная огнями, словно карусель, под моими веками. – Нет. Не думаю. Я думаю, Джек Рэнделл был чертовым социопатом, первоклассным извращенцем, а они… они… – я потрясла рукой, не в силах подобрать подходящее слово, – они были просто… мужчины.
Я произнесла последнее предложение с отвращением, которое было слишком очевидным.
– Мужчины, – повторил Джейми, его голос прозвучал странно.
– Мужчины, – сказала я, открыв глаза. Они были горячими, и я подумала, что выглядеть они должны примерно как у опоссума в свете факела – полыхать красным.
– Я пережила гребаную мировую войну, – сказала я низко и зло. – Я потеряла ребенка. Потеряла двоих мужей. Я страдала от голода в армии, бывала избита и ранена, меня защищали и предавали, сажали в тюрьму, на меня нападали. И я, мать твою, выжила! – Я говорила все громче, но не в силах была остановиться. – И теперь я сломаюсь из-за того, что какие-то гнусные, ничтожные, жалкие подобия мужиков воткнули свои грязные маленькие отростки мне между ног и поерзали там?! – Я поднялась, вцепилась в край умывальника и перевернула его, с грохотом опрокидывая таз, большой кувшин и горящую свечу, которая тут же погасла.
– Так вот, этому не бывать, – закончила я совершенно спокойно.
– Грязные маленькие отростки? – повторил он оторопело.
– Я не о твоем, – сказала я. – Я не имела в виду твой. К твоему я отношусь хорошо. – Потом я села и разрыдалась.
Джейми обнял меня, медленно и нежно. Я не вздрогнула и не отшатнулась, и он прижал мою голову к себе, стирая слезы, застревая пальцами в ворохе спутанных волос.
– Боже, ты храброе маленькое создание, – пробормотал он.
– Нет, – сказала я, прикрыв глаза. – Совсем нет. – Я схватила его руку и, зажмурившись, прижала к своему рту.
Я слепо терлась растрескавшимися губами о костяшки его пальцев – они были опухшими, такими же разбитыми, как мои. Потом коснулась языком его кожи, ощущая вкус мыла, пыли и серебро царапин, отметин, оставленных сломанными костями и выбитыми зубами. Прижала пальцы к венам под кожей запястья, мягким и упругим, к твердым линиям костей под ними. Я чувствовала пульсацию сосудов, жаждала войти в его кровоток, раствориться и плыть невидимо внутри, находя убежище в камерах его сердца. Но я не могла.
Я скользнула ладонью под его рукав, исследуя, прижимаясь, заново изучая его тело. Прикоснулась к волосам под мышкой и погладила их, удивляясь тому, какие они мягкие.
– Не уверена, что трогала тебя здесь раньше…
– Не думаю, что такое бывало, – ответил он, нервно улыбаясь. – Я бы запомнил. О! – Рука Джейми покрылась мурашками, и я прижалась лбом к его груди.
– Худшее то, – произнесла я, уткнувшись в его рубашку, – что я знала их. Каждого из них. И я помню их. И чувствую вину за то, что они мертвы.
– Нет, – сказал он негромко, но очень решительно. – Они мертвы из-за меня, саксоночка. И из-за собственных преступлений. Если есть вина, то пусть она останется на них. Или на мне.
