Он последовал за ними, но они, не замечая его, исчезли в женском доме на другом краю деревни. Двое или трое мужчин вышли за порог, глядя им вслед, пожали плечами и вернулись в дом. Было холодно, очень поздно, к тому же случившееся явно касалось только женщин.
Йен тоже вернулся внутрь, но только лишь для того, чтобы набросить на себя одежду. Он не мог оставаться в хижине, только не в опустевшей постели, которая пахла кровью. Кровь была и на его коже, но он не озаботился тем, чтобы смыть ее. Ночь была безмолвна, а холод пронизывал до костей.
Шкура, висящая над входом в длинную хижину, дернулась, и Ролло скользнул на улицу, серый, как призрак. Большой пес вытянул передние лапы и потянулся, поскуливая от холода и глубокой ночи. Потом он тряхнул тяжелым загривком, фыркнул, выдув облачко белого пара, и медленно подошел поближе к хозяину. Обреченно зевая, Ролло неохотно сел и привалился к ноге Йена.
Йен постоял еще секунду, глядя в сторону дома, где была Эмили. Его лицо горело от тревоги и шока. Он пылал в лихорадке ярко и горячо, будто уголь, но ощущал, как жар утекает в холодное небо, а сердце медленно чернеет. Наконец он хлопнул ладонью по бедру и пошел к лесу, пес тихо затрусил рядом.
– Святая Мария, благодати полная…
Он шел не разбирая дороги и неистово молился вслух, только чтобы слышать собственный голос в безмолвии ночи.
Должен ли он был молиться духам могавков? Могут ли они разозлиться из-за того, что он говорил со своим старым Богом, с Божьей матерью? Могут ли они мстить за такую мелочь, наказывая его через жену и ребенка?
Ребенок уже мертв. Он понятия не имел, откуда пришло это знание, но был в этом уверен, как если бы кто-то сказал ему. Это знание было бесстрастным – пока еще не пища для скорби, лишь факт, истина, присутствие которой изумляло его.
Он уходил в лес все дальше, сначала шагом, а потом бегом, притормаживая, лишь чтобы набрать воздуха. Тот был ледяным и неподвижным и пах гнилью и смолой, но деревья тихо перешептывались над его головой. Эмили слышала, как они говорили, она знала их тайный язык.
– Ай, и что в этом хорошего? – пробормотал он, подняв лицо к беззвездной темной выси между ветвями. – Ты не сказал ничего стоящего. Ты ведь не знаешь, что с ней сейчас, так?
До него то и дело доносился шорох собачьих лап по мертвой листве за его спиной, мягкие шаги по голой земле. Он постоянно спотыкался, терялся в темноте, один раз упал, тут же поднялся на ноги и неуклюже побежал дальше. Молиться он перестал, разум был уже не в силах соединять слова в предложения – даже просто выбрать между разрозненными слогами разных языков. Дыхание обжигало горло, пока он бежал.
В холоде он ощущал ее тело против своего, ее полные груди в руках, ее маленькие круглые ягодицы, которые подавались к нему, тяжелые и полные желания, всякий раз, как он входил в нее. Боже, он знал, что не должен был, знал! И все же продолжал, ночь за ночью, не в силах противостоять соблазну ее тесной влажной ложбины, хотя давно уже знал, что пора остановиться, – эгоистичный, тупой, обезумевший от похоти…
Он бежал, и деревья посылали ему с высоты свои шуршащие проклятия. Пришлось остановиться, потому что он задыхался. Небо из черного обернулось в темно-серый. Ролло потыкался в него, тихонько поскуливая, его глаза в этот предрассветный час казались пустыми и черными.
По телу Йена под кожаной рубахой катился пот, пропитывая вымазанную в грязи набедренную повязку. Его гениталии замерзли и съежились, прилипнув к телу, и он чувствовал резкий запах страха и потери, который от него исходил.
Ролло навострил уши и снова заскулил, то отходя на шаг, то возвращаясь. Хвост его нервно подергивался. «Пошли! – говорил он без слов, но совершенно ясно. – Сейчас же!»
Что до него самого, то Йен улегся бы на мерзлую опавшую листву, зарылся лицом в землю и там и остался бы. Но привычка была сильнее: нужно слушаться пса.
– Что? – глухо спросил он, проводя рукавом по мокрому лицу. – Что такое?
Ролло утробно зарычал. Он стоял неподвижно, но шерсть на загривке встала торчком. Йен заметил это, и какая-то слабая тревожная дрожь стала подниматься сквозь туман изнуряющего отчаяния. Он потянулся рукой к ремню, но обнаружил там пустоту и хлопнул себя по бедру, отказываясь верить. Господи, у него не было даже ножа для шкур!
Ролло зарычал снова, громче. Это уже звучало как предостережение. Йен повернулся, глядя в темноту, но не увидел ничего, кроме темных кедровых и сосновых стволов, укрытой тенями земли под ними и воздуха, наполненного туманом.
Французский торговец, как-то остановившийся у их очага, называл такое время и этот свет l’heure du loup – часом волка. И не зря: это было время охоты, когда ночь бледнеет, а слабый ветерок, что появляется перед рассветом, приносит запах добычи.
Его рука метнулась к ремню с другой стороны – туда, где должен был висеть мешочек с мазью: медвежий жир, смешанный с листьями мяты, скрывал человеческий запах во время охоты… или когда охотились на тебя. Но с этой стороны тоже было пусто, сердце застучало быстро и резко, а холодный ветер остудил пот на его теле.
Ролло оскалился, рычание продолжилось, переходя в угрозу. Йен остановился и подхватил с земли упавшую сосновую палку. Она была хорошей длины, но не особенно прочная и удобная, с длинными когтистыми ветками.
– Домой, – прошептал он псу. Он понятия не имел, в какой стороне деревня, но Ролло знал. Пес медленно попятился, по-прежнему вглядываясь в серые тени, – они двигались?
Он пошел быстрее, но по-прежнему задом, чувствуя наклон земли через подошвы мокасин, ощущая присутствие Ролло по мягкому топоту его лап и слабому поскуливанию где-то за спиной. Там. Да, тень пошевелилась! Серый силуэт далеко впереди, показавшийся лишь мельком, – толком не разглядеть, но все же сомнений быть не может, его присутствие говорит само за себя.
Если был один, значит, есть еще – волки не охотятся в одиночку. Пока что они довольно далеко. Йен развернулся и почти побежал, стараясь не поддаваться панике, несмотря на страх, растущий где-то внизу живота. Быстрый размашистый шаг, походка горцев, которой его научил дядя, позволяла преодолевать бесконечные извилистые склоны шотландских гор так, что путник не выбивался из сил и при этом постоянно двигался. Нужно беречь силы для схватки.
Он обдумывал эту мысль и кривил рот в усмешке, отдирая на ходу хрупкие сосновые ветки со своей дубинки. Минуту назад он хотел умереть и, возможно, захочет снова, если Эмили… Но не сейчас. Если Эмили… К тому же с ним пес. Ролло не бросит его, они должны защищать друг друга.
Откуда-то неподалеку сквозь завывания ветра журчала вода. Но ветер принес и другой звук – длинный, нечеловеческий вой, который заставил его похолодеть. Такой же вой ответил с запада. По-прежнему далеко, но они охотились, перекликаясь друг с другом. На нем была ее кровь.
Йен повернул в поисках воды. Это был небольшой ручей, всего несколько футов в ширину. Он бросился в него без раздумий, разбивая кожу о ледяную корку, тонким слоем укрывшую поверхность. Ноги сводило от холода по мере того, как промокали его гетры и наполнялись влагой мокасины. Он торопливо снял мокасины, чтобы их не унесло течением – обувь сделала для него Эмили из шкуры лося.
