– Что это за поминки, Хирам Кромби? – требовательно воскликнула она, буравя взглядом зятя. – Я не вижу ни еды, ни питья, и что это? – Ее голос перешел в возмущенный визг, глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер отодвинул, когда поднимал ее.
– Что за… – Она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. – Что за… ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов – странно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы и саван с меня снял, чтобы наделать одежды своим сопливым детям! И где моя брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена в ней! – Ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. – Мэйри! Моя брошь!
– Вот она, матушка, вот она! – Бедная миссис Кромби, вся в растрепанных чувствах, шарила в кармане, всхлипывая и вздыхая. – Я убрала ее от греха подальше, я хотела надеть ее перед… перед…
Она извлекла уродливую гроздь гранатов, которую мать тут же выхватила и прижала к груди, ревниво оглядываясь вокруг. Она явно подозревала, что ее соседи ждут шанса снять украшение с ее мертвого тела. Я услышала, как женщина рядом со мной оскорбленно выдохнула, но у меня не было времени оглянуться и посмотреть, кто это.
– Ну, будет, – сказала я, стараясь говорить утешительно и ласково. – Уверена, все будет в порядке.
«Кроме того факта, что ты умрешь в течение нескольких минут», – подумала я, сдерживая приступ неуместного истерического хохота. Вообще-то, может быть даже через несколько секунд, если давление поднимется еще выше.
Под пальцами я ощущала сильную пульсацию в ее животе, которая свидетельствовала о терминальном разрыве брюшной артерии. Кровотечение, надо думать, началось раньше, погрузив ее в такой обморок, что она казалась мертвой. В конечном счете тромб пройдет дальше и это все-таки случится.
Роджер и Джейми предпринимали все, чтобы успокоить ее, бормоча слова утешения на английском и гэльском и ободряюще похлопывая. Она, казалось, отозвалась на их усилия, хотя все еще пыхтела как паровоз.
Помогла еще и бутылка виски, которую Джейми извлек из кармана.
– Ну, так-то лучше! – проворчала миссис Уилсон немного миролюбивее, когда он торопливо выдернул пробку и провел бутылкой под ее носом, чтобы она могла оценить качество напитка. – Вы поди и еду принесли? – Миссис Баг вышла вперед, держа корзину перед собой в качестве тарана. – Хмф! Никогда не подумала бы, что при жизни увижу папистов более добрых, чем моя собственная семья! – Последнее было адресовано Хираму Кромби, который до сих пор стоял, то открывая, то закрывая рот, не находя, чем ответить своей теще.
– Почему… почему… – Он негодующе замолчал, разрываясь между шоком, яростью и необходимостью оправдываться перед соседями. – Более добрыми, чем ваша семья! Разве я не давал вам крышу над головой последние двадцать лет? Не кормил и не одевал вас, будто вы были моей собственной матерью? Переносил ваш злой язык и дурной характер столько лет и никогда…
Джейми и Роджер вскочили, пытаясь унять его, но вместо этого помешали друг другу, и в сумятице у Хирама появилась возможность продолжать высказывать все, что он думает, – так он и поступил. Миссис Уилсон последовала его примеру – сыпать оскорблениями явно не было ей в новинку.
Пульсация сотрясала ее живот под моей рукой, и я прилагала немало усилий, чтобы удержать ее от прямой атаки на Хирама вместе с бутылкой виски. Соседи были взволнованы.
Роджер взял дело и миссис Уилсон в свои руки, обхватив ее щуплые плечи.
– Миссис Уилсон, – сказал он хрипло, но достаточно громко для того, чтобы заглушить негодующее возражение Хирама Кромби относительно последнего выпада миссис Уилсон по поводу его характера. – Миссис Уилсон!
– А? – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, и заморгала, в замешательстве глядя на него.
– Прекратите. И вы тоже! – Он сверкнул глазами на Хирама, который открыл было рот снова. Хирам закрыл его.
– Я не потерплю этого, – сказал Роджер и ударил Библией по столу. – Это неподобающе, и я этого не допущу, слышите меня? – Он сердито смотрел на скандалистов, переводя взгляд с одного на другого, решительно хмуря черные брови.
В комнате стало тихо, слышалось только тяжелое дыхание Хирама, тихие всхлипы миссис Кромби да слабые астматические хрипы миссис Уилсон.
– Итак, – сказал Роджер, по-прежнему сверкая глазами вокруг, готовый пресечь любую попытку бунта. Он положил руку на тощую, покрытую старческими пятнами руку миссис Уилсон. – Миссис Уилсон… знаете ли вы, что стоите перед Богом в эту минуту? – Он бросил взгляд на меня, и я кивнула: да, она действительно умирает. Ее голова качнулась на слабой шее, и пламя ярости в глазах потухло, пока он говорил.
– Бог рядом с нами, – сказал он, подняв голову, обращаясь ко всем присутствующим. Он повторил это на гэльском, и по комнате пробежал вздох. Роджер сузил глаза. – Мы не станем осквернять это таинство гневом и спорами. Теперь, сестра, – он бережно сжал ее руку, – да упокоится твоя душа. Волею Божией…
Но миссис Уилсон уже не слушала. Ее сморщенный рот широко открылся в ужасе.
– Поедатель грехов! – закричала она, дико озираясь вокруг. Она схватила тарелку со стола рядом, просыпая соль на складки своего савана. – Где поедатель грехов?
Хирам замер, будто его хватили по голове раскаленной кочергой, затем развернулся и стал прокладывать путь к двери, толпа расступилась перед ним. Толпа за его спиной возбужденно переговаривалась до тех пор, пока снаружи не донесся пронзительный вопль, а следом за ним второй.
Благоговейное «Ооо!» послышалось вокруг, и миссис Уилсон, кажется, расслабилась – плакальщицы начали отрабатывать свой гонорар.
Возле двери началась какая-то суета, и люди разошлись в стороны, как Красное море, оставив узкую тропу к столу. Миссис Уилсон прямо сидела на своем ложе, едва дыша, мертвенно-бледная. Пульс в ее животе судорожно дергался под моими пальцами. Роджер и Джейми поддерживали ее по обе стороны.
В комнате воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только завываниями плакальщиц и медленными, крадущимися шагами, мягко ступающими по земле снаружи, а затем громче – по доскам пола. Поедатель грехов пришел.
Это был высокий человек, по крайней мере, был высоким прежде. Его возраст невозможно было определить: годы или болезнь источили его плоть, так что широкие плечи и спина ссутулились, крупная голова, туго обтянутая кожей и покрытая спутанными редкими седыми волосами, выдавалась вперед.
Я посмотрела на Джейми, приподняв брови. Я никогда прежде не видела этого человека. Джейми едва заметно пожал плечами: он тоже не знал его. Когда поедатель грехов подошел ближе, я увидела, что его тело перекошено: он, казалось, был пустым с одной стороны, возможно, ребра были сломаны в результате какого-то несчастного случая.
Все взоры были устремлены на этого человека, но он не встретился глазами ни с кем из присутствующих, глядя в пол. Проход к столу был узким, но люди отступали назад, когда он проходил мимо, стараясь избежать прикосновения. Только дойдя до стола, он поднял голову, и я увидела, что у него нет одного глаза: судя по множеству тонких шрамов, окаймлявших глазницу, мужчина потерял его в схватке с медведем.
